Все места, где хотя бы тень Пушкина мелькнула, святы!
Много мы потеряли обрядов, традиций, которые складывались нашими отцами и дедами веками. Я, например, все время воюю за то, чтобы в заповеднике была не экскурсионно-туристическая работа, а развивалось своеобразное паломничество. Чтобы человек к свиданию с Пушкиным готовился особо и шел в Михайловское с чувством поклонения.
Михайловское — сыроватое место. Оно «трехэтажное». Есть место воды, есть место земли — матери-благодетельницы, дающей хлеб, и есть просто красивое место — городище, где ничего не посадишь, оно для другого дела. И все это надо сохранить надежно. В разное время здесь должно быть все разное, и даже запах. Если в заповедном месте, где есть сады, в августе и сентябре не будет пахнуть антоновскими яблоками, это будет плохо.
За послевоенные годы мы накопили огромное богатство. Настало время, когда в заповеднике нужно создать научный музейный центр, где были бы лаборатории — ботаническая, орнитологическая, зоологическая, археологическая. Где были бы помещения для оздоровления книг, рукописей. Кабинеты для творческой работы художника, приехавшего писателя… Лекторий, кинотека, фонотека…
Мы создаем сейчас новую жизнь села. Вместо старых деревушек в окрестностях Михайловского скоро появятся сельскохозяйственные центры. Но их надо сделать так, чтобы они украшали пушкинскую землю. Надо такой пейзаж создать, чтобы прибывший к нам человек, откуда бы он ни ехал, видел все национальное, русское, несущее в себе все хорошие традиции деревенского древнего зодчества. Надо, чтобы все было возможно ближе к пушкинскому пейзажу, без которого трудно правильно уразуметь истоки народности Пушкина. Ведь Пушкин родился на свет дважды. Один раз в Москве. Здесь он стал поэтом, его все любили, все о нем говорили. Но народным поэтом, провидцем души русского человека он стал в Михайловском. Здесь он увидел труд человека, его каторгу, его хлеб, его корову, его могилы, его дух, услышал его песню, его сказания, увидел древние границы своего государства. Это все на него обрушилось.
Пушкин жил втрое быстрее, чем все мы живем. Он к тридцати годам прошел такой огромный коридор жизненного пространства и он столько всего накопил, что, уехав из Михайловского, он продолжал писать и в Болдино, и в Петербурге, и в Твери, опираясь на Накопленный материал.
Восстанавливая дом поэта, я и мои товарищи стремились передать эффект присутствия в нем живого Пушкина — человека, хозяина, поэта. Свои рассуждения о великом поэте в его Михайловском я начал мыслью о том, что когда люди уходят из жизни, после них остаются вещи — свидетели их жизни и дел, что вещи бывают двух родов — рассказывающие о том, как человек ел, пил, спал (диваны, стулья, столы, кресла, посуда…), и вещи другого рода, свидетельствующие, о чем он думал, что делал, как трудился, мучился, любил, страдал (рукописи, документы, книги, картины, личные вещи…).
