Свободной рукой он поднял отрубленную голову и положил в мешок. Мешок окрасился в грязно-коричневый цвет, но его это не смутило. Дело сделано, пора возвращаться.
Отчего-то руку сильно запекло. Он поднёс её к глазам. Ожог. И когда Тварь успела подпалить его? Странно, но он даже не заметил. Он подул на руку — до свадьбы заживёт. Хотя это ему не очень понравилось: раньше такого не случалось. Видимо, он становится нерасторопным.
Он в ожесточении плюнул на обезглавленную тушу, корчащуюся в предсмертных судорогах, и зашагал прочь.
Немолодой доктор сидел в кабинете и молча взирал на посетительницу. Женщина тихонько вытирала платочком глаза. Доктор старался не смотреть на неё, боясь выдать себя — чувствовалось, что он смертельно устал: и от женщины, и от тягучего разговора, но по каким-то непонятным причинам не мог прервать его, и потому слушал.
— Доктор, но что мне делать? Ему становится хуже, я больше не могу! Господи, я совершенно бессильна! Только вы в состоянии помочь, прошу, не отказывайте!
— Но я же говорил вам, он совершенно неопасен. Социально неопасен. Мы и так сделали для вас слишком много, поверьте. Это лучшее, что мы можем предложить.
— Да, да, я понимаю, что болезнь не лечится, и это мой крест, но облегчение возможно, я знаю. Когда он был у вас, мне показалось, что он здоров. Во всяком случае, как это можно в его положении. А теперь… Я вся издёргалась, я не сплю ночами… Это кошмар… Я не хотела говорить, но он стал…, как это называется? Нюхать, что ли? Ацетон, или клей, я точно не знаю. Он пропадает по целым дням, я даже не знаю, где. Приходит грязный, оборванный, в ссадинах… Господи! — Женщина торопливо высморкалась. — Я работаю с утра до ночи, чтобы содержать его. Лекарства, больницы, сами знаете, а он… Не могу же я посадить его на цепь?
— Ну, не расстраивайтесь… Зачем же на цепь? Это мало что даст. А насчёт ацетона… Это не ко мне, а к наркологу нужно. Я, как вы помните, психиатр…
Женщина, казалось, пропустила слова мимо ушей.
— Ума не приложу, где он этому научился? Всё было нормально, и вот… Мы как-то жили, приспособились, он помогал мне по хозяйству, в меру сил. А в этот раз… Вы знаете, — она понизила голос дот шёпота, — иногда мне кажется, что лучше бы он умер… — Она махнула рукой и заплакала, — это ужасно, желать смерти своему ребёнку, но я ничего не могу с собой поделать, эта мысль просто преследует меня. Ещё немного, и я сама сойду с ума, — она опять всхлипнула.
