— Он должен был предложить ему сдаться!
— А разве твой Гийом, когда вызывал на бой моего господина, не сказал ему: «Мы будем биться до смерти»?! Разве он позволил ему поднять свой меч?!
Так я узнал, что, оказывается, являюсь чьим-то господином.
— Но Гийом-то предложил ему сдаться! — не успокаивался поджарый.
Пора бы и мне вставить словечко.
— Уймись, — посоветовал я человеку со шрамом.
Он заткнулся. Причем сразу же. Глянул на меня со злобой, но тут же вперил взгляд в землю и отправился к мертвецу.
— Что с телом-то делать будем? — спросил я толстяка, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно естественнее. Почему-то казалось мне, что за это убийство меня схватят и посадят в тюрьму. С другой стороны, я защищался…
Но толстяк смотрел на происходящее под другим углом.
— Тело? А на что оно нам? Эй! — Он повысил голос. — А который тут гийомовский конь?
Когда поджарый, услыхав это заявление, повернулся и вперил в толстяка ненавидящий взгляд, толстяк все так же буднично добавил:
— И доспехи с него снимайте и тащите сюда.
Я почувствовал, что во мне что-то противится этой идее.
— Не надо, — вмешался я. — Не надо нам его доспехов.
Поджарый мрачно уставился на меня, а толстяк удивился.
Но возражать не стал.
— Так уж и быть, — важно объявил он, обращаясь к поджарому. — Доспехи можете оставить себе. Но коня мы забираем! Так который конь-то, вороной, что ли?
— Угу.
Толстяк вопросительно поглядел на меня, но поскольку я не сдвинулся с места и ничего не сказал, сам подошел к вороному, ухватил за узду. Тот злобно фыркнул и попытался укусить.
— Зовут как? — спросил толстяк.
— Зверюга.
Следующие десять минут толстяк пытался подружиться с этим злобным животным. Я предположил было, что кончится это тем, что конь лягнет толстяка в брюхо, но ошибся. Через десять минут толстяк отвязал жеребца и гордо прошествовал с ним на «наш» край поляны.
— Справный конь, — сообщил он мне, привязывая жеребца на некотором удалении от двух других лошадей, очевидно наших, поскольку когда я подошел к ним поближе, они отнеслись к этому спокойно, а гнедой жеребец даже дружелюбно фыркнул и ткнулся носом мне в плечо. Я похлопал его по шее. Кажется, мы были с ним хорошо знакомы.
Между тем проклятая память и не думала возвращаться. Казалось, еще чуть-чуть, еще одно случайное слово или какое-нибудь незначительное событие — и воспоминания всплывут наконец на поверхность сознания, и я вспомню и как зовут толстяка, и какую кличку имеет гнедой, и как, черт возьми, зовут меня самого! Но ничего не происходило, и уверенность, что пройдет еще немного времени и все встанет на свои места, таяла, как ледышка на солнцепеке.
