Устал рождаться и умирать | страница 125
От исполненных крайнего отчаяния слов у всех похолодело в груди. Ну ладно, Цзиньлун предал тебя, но я и сестра, мать — все мы болеем за тебя. Как ты можешь говорить, что лишь один вол у тебя и остался? К тому же, если на то пошло, у него только тело вола, а сердце, душа — Симэнь Нао. И самые различные чувства — благодарность, любовь, влечение, ненависть, — всех людей перед ним во дворе — его сына, дочери, его наложниц, а также его батрака и мои, сына этого батрака, — перемешались, как жидкая каша в котле.
— Наверное, не стоит так всё усложнять, — вставил Большеголовый Лань Цяньсуй. — Может, у меня тогда ком травы в горле застрял, вот и вырвался такой странный звук. А ты в своём многословном, бестолковом и путаном изложении переломил этот простой факт, как гималайский медведь початок кукурузы, вот у тебя котёл каши и получился.
В мире того времени всё было настолько перемешано, как в котле жидкой каши, что рассказать о нём чётко и ясно — задача непростая. И всё же позвольте вернуться к тому, на чём я остановился. С восточного края рынка подошла процессия деревенских. Грохотали гонги и барабаны, развевались красные знамёна. Кроме бывшего партсекретаря Хун Тайюэ, среди тех, кого водили напоказ по улицам Цзиньлун и его хунвейбины, был и бригадир большой производственной бригады Хуан Тун. Ко всем закоренелым подрывным элементам — Юй Уфу, который в своё время провозгласил себя командиром помещичьего отряда самообороны, зажиточному крестьянину У Юаню, предателю Чжан Дачжуану и помещичьей жене Симэнь Бай, — присоединился и мой отец Лань Лянь. Хун Тайюэ шёл, стиснув зубы и яростно зыркая по сторонам. Чжан Дачжуан шагал со скорбным выражением на лице. У Юань беспрестанно всхлипывал. Урождённая Бай ковыляла растрёпанная и неумытая. У отца ещё оставалась краска на лице, красные глаза постоянно слезились. Но эти слёзы не были свидетельством душевной слабости, краской ему повредило роговицу. На картонной табличке, висевшей у отца на шее, мой брат начертал большими иероглифами: «Вонючий упрямец-единоличник». На плече отец нёс наш деревянный плуг — имущество, выделенное ему во время земельной реформы. К поясу была примотана пеньковая верёвка, она соединялась с вожжами, а вожжи с волом. Вол этот был переродившийся таран-помещик Симэнь Нао, то есть ты. Если хочешь, можешь прервать меня и рассказывать о том, что было дальше, уже от себя. Ведь я рассказываю с точки зрения человека, а твой мир — мир вола. И вполне возможно, у тебя получится интереснее. А не хочешь, продолжу я. Ты — вол, большой и сильный. Стальные рога, широкие плечи, могучие мускулы, недобро поблёскивающие глаза. На рогах у тебя болтаются драные туфли, их тебе приладил тот самый паршивец из семьи Сунь, который в газовых лампах разбирается. Это он, чтобы выставить тебя в шутовском виде, придумал — совсем не потому, что ты такой распутник.