— А что, молодой господин, опять новая династия у власти?
— Да, новая! — отрезал Цзиньлун, подбоченясь и выпятив грудь.
— И Мао Цзэдун больше не председатель?
Цзиньлун на миг замер, не зная, что сказать, а потом заорал:
— А ну закрасьте ему и синюю половину!
К отцу подскочили четверо Суней — Лун, Ху, Бао и Бяо, — двое схватили за руки, один вцепился в волосы, а ещё один взялся за кисть и вымазал все лицо толстым слоем красной краски. Отец ругался на чём свет стоит, краска попала в рот, зубы тоже стали красными. Вид у него был страшный: чёрные провалы глаз, ресницы в краске, она в любой момент могла попасть на глазные яблоки.
Из дома с плачем выбежала мать:
— Цзиньлун, он же твой отец, как ты можешь с ним так!
— Вся страна уже красная, — процедил тот, — ни одного белого пятна не оставим. «Великая культурная революция» на то и есть, чтобы «лишить мандата на власть» всех «каппутистов», помещиков, богатеев, контрреволюционеров. Единоличнику тоже не будет места. А если не откажется единоличничать и будет упрямо идти по капиталистическому пути, мы его в ведре с красной краской и утопим!
Отец пытался вытереть краску с лица — вытер раз, другой, чувствуя, что краска затекает в глаза. Он тёр лицо, боясь, чтобы она в них не попала, но чем больше тёр, бедняга, тем больше её туда и попадало! Глаза жгло, от боли отец подпрыгивал с дикими воплями. Устав прыгать, он стал кататься по земле, вымазавшись в курином помёте. Насмерть перепуганные обилием красного цвета во дворе и этим человеком с красным лицом, куры, которых держали мать и У Цюсян, соскочили с насестов, повзлетали на стену, на абрикос, на конёк дома, оставляя везде следы измазанных краской лап.
Горестно рыдая, мать позвала меня:
— Цзефан, сынок, беги скорей за сестрой, ослепнет ведь отец…
Я в это время уже вырвал у одного из хунвейбинов копьё с красной кистью и, кипя от гнева, собирался пару раз проткнуть Цзиньлуна, чтобы посмотреть, какая кровь вытечет из этого поганца, родства не помнящего: я полагал, она должна быть чёрной. Рыдания матери и ужасное состояние отца заставили на время отказаться от этого намерения. Главное — не дать ослепнуть отцу. И, волоча за собой копьё, я выбежал на улицу.
— Сестру мою не видели? — обратился я к седой старухе.
Она лишь покачала головой, вытирая слёзы и, похоже, даже не поняв, что я спросил.
— Сестру мою не видели? — Это был лысый сгорбившийся старик.
Он с глуповатой улыбочкой показал на уши. А-а, глухой, не слышит ничего.
