Мне снится дом с белой плиткой, что, кажется, она светится в свете луны, как мальчишки возвращаются с пляжа, но не следят песком по всему дому. Мне снятся волны, которые приходят в совершенное множество, с симметрией и изяществом, что ошарашило ученых, которые настаивают на том, что в природе не существует совершенства. Мне снится такой мягкий песок и такой теплый солнечный свет!
Мне снится высокая фигура с красивыми глазами, чья кожа была сухой, чье дыхание было холодным как зима, и чей голос звучал как дождь. Мне снится, что он полетел по волнам на доске для серфинга, как будто доска была каким-то дополнением его ног, частью его тела. Или, может быть, мне не снится. Может, я просто волнуюсь и ворочаюсь всю ночь. Или день. Так трудно говорить об этом здесь, в стеклянном доме, где никогда не темнеет.
И мне снится мальчик по имени Пит: высокий и худой, и покрытый веснушками. Мальчик, который выглядит так, будто смеется, потому что от уголков его глаз протягиваются линии загара. Мальчик, чьим рукам мои подходили идеально, мальчик, чей смех звучал как зов ворона-вестника утром. Мальчик, который прижал меня к своей груди и обещал помочь. Мальчик, который привел меня к океану и помог взлететь. Я никогда не могу сказать с уверенностью, память он или сон.
Родители постоянно твердят мне, что это было галлюцинацией. Когда она обыскивала мою сумку, мама забрала мой блокнот, тот, куда я записывала все свои исследования.
Я ищу песок в простынях, но его нет. Не знаю, почему рассчитываю найти песок в кровати — я не была на пляже уже неделю, не выходила даже из дома с тех пор, как вернулась. Но каждое утро я просыпаюсь разочарованной. Моя мама думает, что помогает мне, когда каждый день сбрасывает с постели простыни и стирает их. Ни один из нас не понимает, почему я плачу каждый раз, когда проскальзываю в свежевыстиранные простыни, простыни без следа моря в них, нет даже шепота океана — только запах моющего средства и намек на мамины духи.
— Это прошло, — шепчу я.
— Что прошло, милая?
Смотрю на нее: ее глаза такие печальные и далекие, суженные от беспокойства.
Я качаю головой:
— Может быть, этого никогда и не было, начнем сначала.
— Это верно, милая, — говорит она, и я пытаюсь не думать о морщинах вокруг ее глаз, которые углубились от большого количества слез. Как раз наоборот, глаза мальчика с морщинками вокруг них, как будто он всегда улыбается. Даже когда я кричу на него. Что, вероятно, я и делала до того, как бросила его.
