— Ты говорила, что принимала наркотики, — говорит моя мама тонкими губами. — Это все вид какой-то психической болезни.
— Это то, что ты им сказала? — спрашиваю я, поворачиваясь к Фионе. — Просто потому, что я уехала на несколько недель?
Фиона отрицательно качает головой.
— Это началось до того, как ты уехала. У костра, в ночь, когда мы выпустились. Даже Дэкс думал, что ты ведешь себя странно...
— Ну, уж если Декс так думал, это должно быть правдой. Он ведь так хорошо знает меня.
Фиона кусает губу и смотрит на свои ноги. Я поворачиваюсь лицом к маме.
— Мама ты должна выслушать меня...
Она качает головой.
— Мы едем домой.
Я открываю рот, чтобы протестовать, настаивать, умолять. Но моя мама выглядит такой беспомощной, такой разбитой, такой опустошенной, что вместо этого я просто киваю и иду с родителями за дверь. Я даже позволяю Фионе обнять меня на прощание, в то время как то, что я действительно хочу сделать, так это накричать на нее, может быть, даже ударить ее за то, что она не верит мне, за то, что предает меня.
Нана ждет у двери, но она не бежит ко мне, как она обычно делает, когда я прихожу домой.
Вместо этого, она пятится от меня, настороженно, словно она не признает меня. Как будто я — незнакомка. Я начинаю плакать заново.
— Я знаю, милая, — говорит отец, подойдя сзади и положив руку мне на плечо. — Я знаю.
Мама вытаскивает мою сумку из машины — я даже не помню, брала ли ее из дома Пита, очевидно, да — расстегивает ее на кухонном столе и начинает осматривать ее, как будто ищет предмет контрабанды. Это занимает секунду, чтобы понять, что она ищет наркотики.
— Мам, там нет ничего плохого. Только одежда и немного наличных денег.
Она даже не смотрит на меня, только обыскивает мою сумку.
— Почему бы тебе не пойти в свою комнату, милая? — говорит отец в конце.
— Я наказана?
— Конечно, нет.
— Тогда почему ты отправляешь меня в свою комнату?
Он вздыхает:
— Потому что они сказали нам, что делать. Что-то о восстановлении влияния.
Я качаю головой. Интересно, что если бы родители не узнали о том, что я ушла, если бы не вернулась бы в таком состоянии как сейчас. Если бы я не сделала вывод, я думаю, крошечная часть меня была бы рада, что они внимательно слушают. Даже если они не правы — обо мне, о братьях, о Кенсингтоне — они, кажется, начали выходить из тумана, в котором жили последние девять месяцев.
— Кто вам сказал это делать?
— Люди в центре.
