И г-жа Лешковская совершенно права, изобразив Лидию именно такой, светской барышней, «годной и в полусвете».
Нам нравится то, что г-жа Лешковская не идеализирует этой героини. Провинциальные артистки, обыкновенно, играют Лидию подконец «покаявшеюся». Ее тон становится полным кротости и смирения. Она велит принять Кучумова, желающего взять ее к себе в подруги сердца, – только для того, чтобы над ним посмеяться. И добродушный зритель выходит из театра успокоенный:
– Ну, и отлично! Покаялась и будет хорошей женой.
Это производит на публику прекрасное впечатление. Порок раскаялся и превратился в добродетель. Пьеса закончена. Какое заблуждение! Как будто люди каются. Люди сожалеют, но не каются. Как будто горбатому достаточно пожалеть о том, что у него горб, – чтоб превратиться в Аполлона Бельведерского!
Лидия, в исполнении г-жи Лешковской, не кается, она только покоряется силе обстоятельств. Нет богатого содержателя, – приходится жить с мужем. Делать нечего. Какой современный тип!
Этот луч надежды, который скользит на ее лице, когда докладывают о Кучумове. А может быть! А может быть, на него налгали, будто он беден, может быть, он принес денег, – и тогда, каким жестом она укажет мужу на дверь:
– Вон!
Правда, благодаря этому, пьеса кажется словно оборванной. Эта комедия не кончена. Эта драма будет продолжаться все время, пока Васильков и Лидия будут мужем и женой.
Это, правда, далеко от торжества добродетели, – но зато ближе к жизни.
Роль Василькова играет г. Рыбаков.
В публике отдавали должное его искусству, – но находили:
– В драматических местах не производит захватывающего впечатления. Чувства маловато!
Я, может быть, плохой судья этой роли. Но Васильков, которого обыкновенно играют «со слезой», – никогда не казался мне положительным типом. Мои симпатии никогда не были на стороне человека, который в увеселительном саду, за бутылкой вина, предлагает первым встречным пари, что он женится на «любимой» девушке. Меня никогда особенно не трогала дальнейшая участь человека, который покупает себе жену обещанием устроить ей «салон» в Петербурге. Эта последняя сцена, сцена «примирения», производила на меня всегда отвратительное впечатление. Впечатление аукциона: «кто больше даст?» Аукцион, на котором, трудно сказать, кто более отвратителен: тот, кто продается, или тот, кто покупает?
Может быть, другим исполнителям, производящим в Василькове более сильное впечатление, удается подкупить своей молодостью. Г-н Рыбаков немножко солиден для этой роли, – и когда ему беспрестанно говорят на сцене «молодой человек», – это уже начинает звучать даже иронией.
