Вернемся к «Соседям».
Ивашин холост, как и множество чеховских героев, к которым он пристально внимателен. О его отце в рассказе ничего не говорится. До происшествия, описанного в рассказе, Ивашин был главой семьи и хозяином двух равно недоступных сексуальных объектов – матери и сестры. Его коробит, что Власич называет Зину «необыкновенной женщиной», именно женщиной, тем самым указывая Ивашину, что спит с его сестрой.
Рассказ Бунина «Муза» в главном сюжетном узле удивительно совпадает с «Соседями» – возможно, это сознательная транскрипция. Любовница героя-рассказчика Муза уходит от него к соседу, помещику Завистовскому, который даже чуть похож на Власича – не столько конкретными чертами внешности, сколько общей жалкостью. «Из соседей чаще всего бывал у нас некто Завистовский, одинокий, бедный помещик, живший от нас верстах в двух, щуплый, рыженький, несмелый, недалекий – и недурной музыкант. Зимой он стал появляться у нас чуть не каждый вечер. Я знал его с детства, теперь же так привык к нему, что вечер без него был мне странен. Мы играли с ним в шашки или же он играл с ней в четыре руки».
Похожи Власич и Завистовский также контрастом своего смущенного облика с обликом главного героя, разгневанного мужчины, у которого отняли женщину (другое дело, что в рассказе Бунина это настоящий мужчина, а в рассказе Чехова это нереализовавшийся гомосексуалист). Герои обоих рассказов, приехавшие объясняться, застают похожую идиллию в старом запущенном доме.
Последнее объяснение из «Музы».
«– Вы с ружьем, – сказала она. – Если хотите стрелять, то стреляйте не в него, а в меня.
И села на другой диван, напротив. <…>
– Дело ясно и кончено, – сказала она. – Сцены бесполезны.
– Вы чудовищно жестоки, – с трудом выговорил я (у Чехова Ивашин думает: “Женский либерализм упрям, неумолим, жесток…” – Д.Д.).
– Дай мне папиросу, – сказала она Завистовскому.
Он трусливо сунулся к ней, протянул портсигар, стал по карманам шарить спичек…
– Вы со мной говорите уже на “вы”, – задыхаясь, сказал я, – вы могли бы хоть при мне не говорить с ним на “ты”.
– Почему? – спросила она, подняв брови, держа на отлете папиросу».
Похожая конструкция – но с иным наполнением. Бунин: моя женщина принадлежит другому. Чехов: мой ангел стал чьей-то любовницей, гражданской женой. Стал чьей-то женщиной. Недоступный объект неосознанных желаний профанируется.
Вопрос, который мучит Ивашина: почему Зина – молодая, сильная, веселая – ушла к этому унылому, пожилому и неумному типу? И самое главное – как изящная Зина (изящный – слово, которое у Чехова имеет почти терминологическое значение, здесь применительно к Зине сказано два раза), – как она может жить и быть счастлива в такой, грубо говоря, грязи, в физическом неуюте дома, принадлежащего старому дураку Власичу?
