«Разговоры о сексе еще хуже секса», — решила я и перестала об этом говорить вообще. Моя забастовка была расценена как акт протеста против лечения вообще. Конечно, это так и было, но Костров сделал далеко идущий вывод: я не хочу лечиться, потому что он, наконец, начал докапываться до истины. То есть это не я, а болезнь во мне сопротивляется лечению, не желая отпускать меня в здоровую жизнь.
Он практиковал «открытую» систему лечения. То есть долго и нудно болтал о своих лечебных мероприятиях, стратегических и тактических планах: так мы сделаем сейчас, а вот об этом поговорим завтра. Убедившись в правильности своего курса, доктор сказал мне, что темнее всего бывает перед рассветом и вскоре мы будем приступать к стадии катарсиса.
— Так вы будете лечить меня, как лечили мою маму? — спросила я, борясь с сонливостью, вызванной всеми принятыми мною с утра препаратами.
— Варенька, этот метод — мой конек! — горделиво изрек эскулап. — Я создал этот метод, я вылечил благодаря ему не менее сотни пациентов. Многие были больны уже долгие годы, многие отчаялись, но я помог им. Помогу и тебе.
Сколько я ни встречалась с докторами, никогда не замечала такой самоуверенности. Но Костров с его седой гривой и проницательным взглядом, со своими монографиями на четырех языках, живописно расположенными на полках в кабинете, умел внушить доверие не только съехавшим пациентам, но и их многострадальным родственникам. В этом я уже давно убедилась на своем опыте. И даже я сама потихоньку подпадала под влияние всех этих бредней о сексе и самоубийстве. Возможно, обстановка располагала! На психику любого больного особое влияние оказывают крашенные зеленой краской до половины стены, больничные коридоры.
Вместе со мной в отделении психиатрии лежало человек двадцать. Это были мужчины и женщины, выглядевшие в основном так же, как и остальные больные в других отделениях. Женщины носили ситцевые халаты, мужчины — тренировочные костюмы советских времен или китайские, постсоветские. Шаркать по коридору было принято в домашних тапочках. Эти люди совсем не походили на сумасшедших. Только одни из них слишком часто плакали, другие не спали ночами. Были и такие, как я, — самоубийцы-неудачники.
Среди моих коллег по отделению были «острые», то есть с чем-нибудь этаким, накрывшим внезапно слабую психику. А были «сезонные», то есть те, которые попадали сюда пару раз в год. Обычно такие пациенты лечились весной и осенью, но были экземпляры, «обострявшиеся» летом.
