Я был уверен в победе союзников, я ни минуты в ней не сомневался на всем протяжении войны, и неважно, говорит ли данное обстоятельство в мою пользу или против меня. Даже в дни после падения Парижа, наполненные непрерывным солнечным сиянием, но для нас самые мрачные, моя убежденность не поколебалась ни на минуту. Была ли это только подмена трезвой оценки действительности желанием? Думаю, нет. Так откуда же бралась эта уверенность? Виной была, конечно, прусская гимназия, которая вновь и вновь, в том числе и на уроках немецкого языка, внушала мне, что в истории человечества в конце концов побеждает справедливое дело.
Сколь уверен я был в том, что война закончится поражением Гитлера с его бандой, столь же сильно я боялся, вновь и вновь повторяя это своим друзьям, что евреям предстоит нечто ужасное. То, что случилось в действительности, я не предвидел и не предчувствовал, но полагал лишь, что режим, организовавший «Хрустальную ночь»[31] — она произошла через несколько дней после моей депортации, — может и должен пойти на самое ужасное.
Радость от вступления союзников в войну быстро сменилась паникой. Еще недавно в польских газетах можно было прочитать, что немецкие войска недостаточно вооружены, а многие офицеры и солдаты — противники Гитлера и поэтому потенциальные дезертиры. Со всей серьезностью выражалось мнение, что жалкое состояние большинства польских шоссе и дорог затруднит продвижение немецких танков и бронемашин, если даже не сделает полностью невозможным и тем самым превратится в преимущество для Польши. Но произошло совсем иное, нежели то, что во всеуслышание пророчили неисправимые польские оптимисты: немецкие армии торжествовали, и в Варшаве уже слышали о чудовищных жестокостях немецких солдат. Говорили, что в оккупированных польских местечках они отрезают мужчинам, главным образом евреям, языки, а временами и яички. В эти слухи верили немногие, тем не менее они сеяли страх и ужас.
7 сентября некий полковник Генерального штаба сообщил по радио, что немецкие танки приблизились к Варшаве. Он обратился ко всем мужчинам, способным носить оружие, с призывом немедленно покинуть город и двинуться в восточном направлении. Отсюда делали вывод, что оборона польской столицы вообще не планировалась, что, напротив, верховное командование польской армии считало более правильным отступить и создать оборонительный фронт где-то к востоку от Вислы. Подавляющее большинство молодых людей сразу же последовали этому призыву и стали спешно покидать Варшаву, чаще всего без багажа и не зная, куда им следует ехать или идти.
