Шерлок Холмс хранил полную невозмутимость.
— Слабый человек, — спокойно сказал он, — но, пожалуй, не дурной. Теперь ему некого бояться. Я не выдам его нашим друзьям из Скотленд-Ярда. Надеюсь, будете молчать и вы. Если мой расчет верен, теперь он единственный, кто остался в живых из злоумышленников, с которыми мне пришлось иметь дело в последние несколько недель. Их сообщники по той или иной причине не явились. Хотя, боюсь, однажды они напомнят о себе. Ну а пока мы можем благодарить судьбу за то, что очистили мир от большинства участников этой преступной шайки.
Я не ответил. Через несколько минут после пережитого потрясения ко мне вернулась способность двигаться, но всю ночь я не спал и утром следующего дня был не в силах говорить. Не знаю, сам ли Макайвер решил расправиться с последним заговорщиком, угрожавшим его собственной жизни, или же они условились об этом с Холмсом. Могу лишь подтвердить, что мы с моим другом не выдали капрала кавалерии.
На протяжении многих дней газеты наперебой кричали о таинственном «человеке без головы», найденном на Роттен-роу. Прежде чем страсти улеглись, нас посетил инспектор Лестрейд. Мы ничего ему не рассказали. Сыщики Скотленд-Ярда установили, что орудием убийства послужила кавалерийская сабля, но узнать подробности им не удалось. Об Алкере им было известно немного: пятьдесят пять лет, в сорок завершил флотскую карьеру и пополнил ряды торговцев женской плотью, таких как Генри Кайюс Милвертон. Вероятно, нашим друзьям-полицейским нелегко далась фраза: «Мы будем вам признательны, мистер Холмс, если вы поделитесь своим мнением». Но гениальный детектив, способный моментально увидеть и сопоставить множество деталей преступления, умел порой закрывать глаза на самые очевидные вещи. Он выслушал отчет гостя о собранных уликах и вздохнул: «Увы, Лестрейд, нельзя сделать кирпич без соломы».
Мой друг считал себя в долгу перед капралом Макайвером. Теперь этот долг был возвращен. Когда мы остались одни, Холмс поведал мне обо всем, что ему пришлось пережить. Закончив рассказ, он немного помолчал, а затем оживился и заговорил совсем о другом:
— Помните мою маленькую импровизацию, прелюдию и фугу на тему детской песенки «Фунтик риса за два пенни»? Вы слышали их, когда я скрывался в доме мистера Джабеза Уилсона на Денмарк-сквер.
— Конечно же помню. Это было очень изобретательно.
Я хотел сказать, что это была замечательная музыкальная шутка, но, к счастью, мой друг не дал мне договорить:
