Потому естественно и закономерно вынашивание мечты о возрождении сильного духа сильного народа. Потому будет расти злость, но она пойдет в дело, а не в истерику или бессильную ненависть. Будет возрастать мудрость и поиск способов противостояния губителям. Будет развиваться народная культура, альтернативная навязанной глобализмом. И это будет культура жизни, а не смерти. Так что возрождение духа будет. В этом Ильин совершенно прав. Это происходит в тайных мастерских, куда не может проникнуть зло демократии. Именно сейчас, в начале двадцать первого века, рождается древний и обновленный русский дух, но не христианский — потому что над ним нет господина, ибо он сам знает Закон. Нам известно: пройдет время, и открыто явит себя Дух языческий, который бессмертен, и который сам рождает себя из русского Рода, и сам продолжает свою жизнь. Пятнать его фашизмом — грязное преступление.
8. Что же все-таки остается в русском человеке, если отбросить христианство, в котором якобы пребывали наши предки? Раскроем Достоевского. В «Братьях Карамазовых» Смердяков убивает родного отца потому, что разуверился в боге и церкви. Его сильный философский ум осознал, что коль бога нет, значит, нет никакого закона, запрещающего преступления. Ибо законы, выдуманные людьми, — ничто. Просто условность для удобства бессмысленной жизни. Смердякову и не нужна бессмысленная жизнь. Он не стремится к паразитизму и наслаждениям, хотя у него появляются деньги. Деньги для него так же ничто. Его волнуют основания нравственных категорий, а не мирская суета. Он ставит нравственные эксперименты. Совершив убийство, забрав деньги, сдавшись властям и так окончательно выяснив, что все позволено, что оснований нравственности в мире нет, он кончает с собой.
Если бы он убедился, что основания нравственных категорий есть, то очевидно, проявил бы иные сильные черты. Он стал бы по-христиански святым отшельником, если бы вдруг услыхал голос свыше. Но все равно, сильный разумом Смердяков — раб. По рабски он сожалеет что «глупая» нация побила «умную», (т. е. русские побили французов). Но оказывается он рабом не потому, что христианского бога нет, а как раз потому, что он есть. Именно в силу того, что христианский бог есть, именно поэтому Смердяков и гибнет, сперва духовно, а потом физически.
Почему так? Да потому, что никто иной, как христианский бог лишил Смердякова традиционных народных представлений о происхождении нравственных начал. Для доказательства, что никаких нравственных начал помимо христианских нет, Достоевский лишает Смердякова контакта со всеми источниками нравственности земного бытия. Как бы ставит его только на одну ногу. Потом подсекает эту ногу, и Смердяков неизбежно падает. — Видишь, ты упал — говорит после этого Достоевский. Раз упал, значит, был не прав. Ты же стоял до этого на единственной возможной опоре, а потом сам себя лишил ее.
