Эти боги были ещё хуже, чем колдуны и демоны, которыми они управляли, а их высокомерие и надменность были столь велики, что они облачились в одежды чести и мудрости, которых не имели права носить. На них были большие парики судей и шляпы-котелки политиков, они имели внешность лидеров и ученых, держались с важностью и манерами джентльменов — но за спинами они прятали остро отточенные ножи убийц, в их устах были слова предательства, и все они носили монокли ювелиров и поклонялись тому, кто незримо присутствовал в амфитеатре, и чьё имя было Жадность.
Гаррисон знал теперь, что они были ложными богами Крупных Финансов, иногда Справедливости и Власти, а иногда даже Правопорядка и Правительства. Так что, несмотря на то, что его снова схватил невидимый великан и потащил вверх во тьму, Гаррисон не сводил взгляда с амфитеатра ложных богов внизу, запоминая их, затем мрачно кивнул и поклялся никогда не поклоняться им.
Но всматриваясь в них с высоты, он вдруг почувствовал, что он здесь не один, что здесь был Другой, кто также наблюдал и запоминал. И паря в темноте над амфитеатром, над его центральной ямой чародеев, над хрустальным шаром и прочим, поднятый и поддерживаемый в воздухе некой силой — или силами — за пределами его знаний и превосходящей (как он подозревал) любые способности к левитации, которыми он когда-либо обладал, Гаррисон напрягал чувства, чтобы обнаружить местонахождение этого Другого, чьё присутствие было словно мрачное предзнаменование.
Затем он услышал… дыхание Другого, медленное, размеренное, неторопливое. Он почувствовал, как медленно пульсирует кровь в жилах Другого, так же как пульсация силы. И почувствовал обжигающий взгляд Другого, смотрящего сквозь него и даже не подозревающего о его духе, поскольку тот был слишком увлечён деятельностью существ внизу. И в этой поднебесной тишине признаки постороннего присутствия заставили волосы Гаррисона встать дыбом, когда он вновь оказался в собственном теле и испугался.
Он рассердился — отчасти из-за своего страха, отчасти от того, что видел, и что могло быть тем будущим, о котором он желал узнать, но которое не было показано ему более чётко. В этих недомолвках, в которых больше никто не мог быть виноват, вопреки здравому смыслу, он обвинял Другого. Поэтому он торопливо обратил взгляд наверх и стал искать этого Другого — и то, что он увидел, своей необычности превосходило любые странности.
Над ним корчившаяся темнота была заполнена до краев переполняющимся злом! Больным, коварным, как раковая опухоль злом, серым, как проказа и покорёженным как само безумие.
