Прочитав записку, он поднял на Хамида глаза. В них отразился гнев на тех, кто пытается испортить его брату жизнь.
— Вот что, племянник. Отдохни пока, ты, видно, голодный? — с этими словами Наджиб достал из холодильника мясо, сыр, нарезал хлеб и включил чайник. — Перекусишь и подождешь меня здесь. А я пока кое-куда наведаюсь.
Хамид кивнул.
— Фрукты в вазе возьмешь! — и, сказав это, дядя вышел из дому.
* * *
Вечером в доме Мустафы было тесно от собравшихся в нем людей. Родственники, устроившись на полу за большим круглым столом, стоявшим посреди комнаты, и, прижавшись друг к другу плечами, шумно разговаривали. Мустафа то и дело вставал с места, нервно обходил собравшихся по кругу и снова садился.
— Эти изверги совсем от рук отбились! Что хотят, то и делают! — возмущался он. — Захватили власть силой, а народ теперь — страдай! Хорошо ли теперь нам живется? Так я вам скажу и за вас — нет! Во всем мире уже многие считают, что вся наша нация — террористы! Презирают нас! А за что — за то, что кучка людей с оружием держит всех остальных в страхе! Им еще и деньги дают, а они гуманитарную помощь, идущую к людям, воруют! Все школы закрыты. Где детям учиться? Мало того, они там склады свои устраивают! Да сколько можно терпеть все это! — не успокаивался он.
Его брат собрал всех мужчин, способных держать оружие, из их не такой уж большой родни.
Наджиб, взяв со стола чайник, наполнил свою кружку душистым напитком. Он сделал небольшой глоток обжигающе горячего чая, перед тем как сказать:
— Все правильно ты говоришь, брат. Я с тобой! Твоя семья — моя семья! А что думаете вы, дядя Ахмед? — обратился он, отхлебнув еще чая, к сидевшему напротив него пожилому человеку лет шестидесяти.
Среди собравшихся дядя Ахмед слыл мудрецом, а потому ни одно семейное дело не решалось без его участия. Он был самым старым долгожителем в семье. В молодости он был знаком с самим Ясиром Арафатом. Позже, в восьмидесятых годах, он познакомился с лидером «Хамаса», шейхом Ахмедом Ясином, и мог бы уже закончить свои дни в одной из израильских тюрем, если бы продолжил жизнь, связанную с политикой. Но вовремя остановившись, он решил пожить в старости спокойно и отошел от дел. Теперь же, соблюдая полный нейтралитет в политике, старик занимался тем, что перечитывал Коран и любовался по вечерам закатом, сидя на берегу.
— Как бы мы дров сгоряча не наломали, — хитро улыбаясь, ответил старик, перебирая в своих морщинистых загорелых руках четки. — А с другой стороны, в Коране писано, что все люди — и христиане, и те же самые евреи «заблудшие», но все-таки «братья», а значит, обижать их нельзя! — сказал он, подняв вверх указательный палец левой руки, так как правой перебирал четки. — «Хамас» неправильно поступает, против Корана идут, разбойники! О народе своем совсем забыли, плохо поступают! Плохие они люди, я так думаю. Аллах за всеми тоже уследить не может, а ведь кто-то должен их наказать за их поступки! — сказав, он прислонился спиной к стене и погрузился в раздумья.
