Лишь когда шепот начал перерастать в откровенный гул, срывающийся в крик, как на птичьем базаре, люди осторожно, боясь поступков этого человека, начали обступать его со всех сторон. Это выглядело, по меньшей мере, смешно – овцы собрались вокруг нового человека, готовые внимать его словам, пока пастух не разгонит это безобразие.
Максим прошел до оцепления без проблем, не обращая внимания на людей вокруг, даже не смотря на них. В его глазах цвела уверенность в собственных силах – определенно, стоило ожидать от него неожиданностей, будто он уже погрузил ладонь в рукав в поисках последнего козыря.
Хотя рукавов у него не было. Он вышел на встречу, одевшись в соответствии с погодой – в джинсовых шортах чуть ниже колен и в желтой футболке со всем известным принтом на груди – круглой, улыбающейся рожицей.
– Здравствуйте, Владислав, – сказал Максим, пройдя вперед, через расступившееся оцепление.
Владислав защелкнул наручники на протянутых ладонях Максима и посмотрел ему в лицо.
– Где девочка? – только и спросил он у преступника.
– А вы еще не догадались? Думал, что когда увидите меня, то вопросов больше не останется.
– Можешь не сомневаться в моих умственных способностях, скорее мне стоит сомневаюсь в твоих. Но все же – где девочка? Мне плевать, если это какие-то игры тупоголовой шпаны или же ты настоящий отморозок, моя цель – вернуть ребенка родителям.
Максим улыбнулся и тихо, чтобы в шуме какофонии криков только Владислав услышал его слова, сказал:
– Посмотрите мне за спину. Да повнимательнее.
Среди буйствующей, выкрикивающей разные сорта бреда, массы народа, Владислав увидел Юлю без особого внимания. Ее неподвижность резко контрастировала с девятым валом вокруг. Еще чуть-чуть, и она погрузится в волны беспорядков, происходящих рядом. Она увидела Владислава и помахала ему рукой.
– Где моя девочка?! Где она?! – кричала мать Деминой, прорываясь к Максиму.
Когда ее пропустили, Мария вцепилась в его плечи так сильно, что двое крупных мужчин еле оттащили ее в сторону. Юля видела все это со стороны, но не решалась пока подойти, а Владислав почему-то не спешил с ее разоблачением. Возможно, что, несмотря на его возраст и опыт, ему было слишком неловко вот так представлять матери дочь, как человека, который обрек ее на страдания, граничащие с безумием. Но именно дочь в глазах следователя была сейчас главным преступником, потому что даже несмотря на любовь к этому человеку в наручниках (а их отношения становились ясны, стоило только посмотреть на обоих внимательнее), она не имела никаких прав поступать так с человеком, который произвел тебя на свет и растил, кормил и воспитывал, как огромную часть самого себя.
