Тимофей думал об этом потому, что надеялся здесь, на Ручьях, встретить отца. И верно — показался из-за елошника батя с охапкой мокрой осоки. Штаны засучены, гимнастерка распояской, смешно бугрится на спине: видать, шерстяным платком запеленал свой чирей.
Тимофей даже губы скривил, разглядев пропитанную водой, в ржавых разводах гимнастерку и штаны, намокшие до того, что шуршали и посвистывали, как брезентовые, и этот чудной горб на отцовской спине.
— Эва, — сказал он, — угваздался! Ты это что же? Ты зачем на работу пошел?!
Батя поздоровался с Верой Ивановной, опустил наземь траву и вытер белые, словно распаренные, руки.
— Ладно, не ругайся… Вы куда направились?
— Наше дело, — сказал Тимофей. — А ты — марш домой! Как иностранец, русских слов не понимаешь!
— Да ничего, — батя погладил горб на спине, — полегчало. Я от этой гимнастики расшевелился. Только вот курева нету. Подмокло у нас курево. А так ничего.
— Захвораешь, сковырнешься — кому за тобой ходить?
— Авось обойдется.
— Дак вчера в лежку лежал!
— Не шуми! — прикрикнул батя полушутливо, полусерьезно. — Лежал, да опять побежал. Я такой.
Батя у Тимофея действительно такой. Не от мира сего… Куда ни пошлют, какую работу ни дадут — согласен. Безответный человек, артачиться не умеет. При его специальностях, при его мастерстве можно гоголем держаться, а он покладистый, поперек слова не скажет. Вот и гоняют его — навоз возить, картошку рыть, траву по болотам окашивать. Хоть грязная работа, хоть женская, батя пойдет и сделает.
Бывало, мать смеется над ним, говорит:
«Сергеич, кто из нас корень в доме?»
«Ты», — батя отвечает.
«Кто из нас мужик?»
«Ты».
«Осознал все ж таки?»
«Осознал».
«И тебя совесть не грызет, дорогая моя Сергеевна?»
Мать имеет право насмешничать. Ушла из колхоза на торфоразработки, теперь трактор освоила. Главные деньги в дом приносит.
«Ну-к что ж… — бывало, отвечает батя, ничуть не смущаясь и не совестясь. — Я такой. Сама выбирала, теперь не хнычь».
Тимофей разговаривал с батей, а сам оглядывался: что-то голосов не слыхать на Ручьях, людей не видать. Две бабы развешивают осоку, да ковыляет в кустах инвалид Еремеев на деревянной ноге. А больше народу нет.
— Где же команда твоя?
— В том и дело, — объяснил батя, хмыкнув. — От команды три с половиной героя осталось… Молодежь-то празднует, все девчата в Шихино покатили.
— Почему? Что за праздник?
— А День космонавта.
— Ври!
— Знаешь, был такой в библии космонавт: Илья-пророк? По небу катался на колеснице.
