Подходит она к единственному окошку в комнате; с высоты шестого этажа виден двор и соседние дома, белые в мелкую клеточку, словно вырезанные из школьной тетради по арифметике; дома новые, одинаковые, состоящие из таких же кубиков, как ее комната; по занавескам мелькают силуэты людей, и много людей во дворе, на скамеечках, и бесчисленное множество детей, играющих в «классы», копающихся в песочном ящике, ездящих на велосипедах. Старухи на тесемочных вожжах таскают ползунков. Вытянулась очередь у молочной цистерны. А вдали, в промежутке белых домов, скользит пригородная электричка, вспыхивают вагонные стекла, длинная строчка стекол, как бегущая световая реклама… И Вера Ивановна сегодня с тоской и болью думает обо всех этих людях, которые сидят в комнатах-кубиках, нянчат детей, спешат куда-то в поездах… Но откуда тоска и боль, и почему Вера Ивановна, как себя, жалеет этих людей, завидует им, понять их старается и все-таки жалеет? Ей неизвестно это.
Ночью ей не спится, хотя приняты снотворные таблетки, припасенные в доме, и невыносимой делается тоска. «Почему, почему, — думает Вера Ивановна, — именно так сложилась моя жизнь? Ради чего прожиты три десятка лет? Зачем это все было?»
Она убеждает себя, что не могла иначе жить, и все складывалось, как необходимость, неизбежность; и детские годы ее, пришедшиеся на военную пору, и детский дом-интернат, куда она попала после смерти родителей, и все остальные годы. Она убеждает себя и не верит себе.
Длинная ночь, а за окном поезда гудят… Когда-то в молодости Вера Ивановна любила смотреть на ночные поезда. Специально бегала к железной дороге. И часто по-детски фантазировала: хорошо, если бы вагоны сделались прозрачными! Только представьте — гукнет вдали невидимый паровоз, подкатятся и побегут мимо прозрачные, совершенно невидимые вагоны. И только пассажиры видны: они лежат и сидят как бы на воздухе, словно бы невесомые; они спят или разговаривают, и не замечают ничего, и плывут вереницей в странных позах над поблескивающим полотном дороги…
Даже эту свою фантазию вспоминает Вера Ивановна, и с пугающей отчетливостью кажется ей, что сейчас, в эту ночь, она сама катится в прозрачном невидимом поезде, а кто-то стоит у полотна дороги и смотрит…
На другое утро Вера Ивановна поднимается с рассветом и, как бы ни было трудно, берет себя в руки. Зарядка. Открытый на полную катушку ледяной душ. Яростное растирание полотенцем. Включено радио, и под знакомые голоса дикторов (это Женечка наш, а это Иван Ипатыч. Доброе утро, дорогие!) Вера Ивановна до блеска вычищает комнату, наглаживает блузку и юбку. С особенной тщательностью причесывается, пудрится, красит ресницы. И точнехонько к девяти часам является на службу в полной норме. Она не вспоминает о вчерашнем дне. Его попросту не было.
