Альфред заказал кофе. Он расстегнул воротничок и даже откинулся на спинке стула.
— То есть, без кого-то, кто бы такую истину высказал, нельзя было бы утверждать, что мир существует, так? Высказывание «Мир существует» не будет ни истинным, ни лживым — пока кто-то его не произнесет.
— Ранее такого высказывания не будет вообще, так что…
— Но как же так происходит, что во всех культурах, во все времена, все языки образуют те же самые категории истины и лжи, ба! что все они ссылаются на принцип непротиворечивости?
— Потому что до сих пор это человеческие культуры, построенные на жизненном опыте, входящем через два глаза, пару ушей, прокручиваемом в обезьяньем мозгу… Ты же изучал биологию. Подумай: сколько существует земных видов, снабженных иными органами чувств, внедренных в иную среду.
— Но как же это так: у тебя имеется одна, объективная логика, укорененная в самой действительности — или сотни логик, зависимых от умственного и чувственного аппарата вида?
— А каждая из них в иной степени и с другой стороны приближается к логическим принципам вселенной.
— Ага! И по твоему мнению, люты…
— Они не воспринимают мир так, как мы. Просто, они живут в ином мире.
— Ты имеешь в виду мир, полностью детерминированный? Безвольные животные, знающие все свое будущее?
— Нет, нет! Если бы он знал будущее, то вообще бы туда не лез!
— Так что тогда…
— Загадка: мир, который лучше всего описывается логикой Котарбиньского — и мир, описываемый моей логикой, в которой лишь мнения о настоящем заморожены: они либо фальшивы, либо истинны. По какому признаку ты мог бы отличить эти два мира?
— Ммм, по непрерывности, по плавности истины о прошлом?
— А что это означает? Поговори с кем-либо о тысяча девятьсот двенадцатом годе или январском восстании.
— Одно дело — факт, а другое — память, мнение об этом факте.
— Память! — гневно фыркнул я. — Подобная память, это не дар, а проклятие: ведь мы помним только прошлое, и помним одно прошлое, подчиняясь иллюзии — доктор Котарбиньский тоже поддался ей — будто бы минувшие события остаются зафиксированными навечно, замороженными в истине. И все логики мы строим, основываясь на подобной иллюзии.
Альфред задумчиво раскладывал и заново складывал белый платок.
— По какому признаку я бы отличил эти два мира… Неужто ты считаешь, будто они неотличимы? Но ведь в твоем мире одновременно существовало бы множество прошлых, в одинаковой степени истинных-фальшивых, точно так же, как в данный момент существует много будущих возможностей нашего здесь
