Когда я заканчивал институт, необходимо было написать дипломную работу, для того чтобы показать, что вуз выпускает более умного индивидуума, чем принимал. Проще всего было написать на пятидесяти страницах, как использовали гобой в оркестре выдающиеся композиторы прошлого и почему это так неудобно исполнять. Мне тема показалась не очень интересной, тем более что я тогда не знал толком, как они его использовали. Меня озадачила другая проблема. Дело в том, что начало каждого отдельного звука на духовом инструменте (если это не легато) определяется движением языка типа «ту», «ку», «тьфублин» и т. д., то есть плевком разной степени активности, в зависимости от степени лиризма музыкального материала. Частенько это надо проделывать достаточно быстро. И меня заинтересовало, почему это струнники двигают довольно большой, а зачастую и толстенькой ручонкой вместе со смычком с бешеной скоростью (вот в тремоло, например), а язык ворочается во рту как будто ты только что лизнул батарейку «Крона» 9В?
Я перекопал кучу литературы по устройству мышц языка, его иннервации и прочей ерунде, написал никому не нужную работу. А вот потом мне сильно повезло. Прежде чем работу сдать, я пришел проконсультироваться на эту тему к Владимиру Львовичу Найдину. Он тогда возглавлял отделение нейрореабилитации НИИ нейрохирургии им. Бурденко. Это был фантастически талантливый, обаятельный и образованный человек. Он посмотрел работу, сказал, что если бы у меня было нормальное образование, то он взял бы меня к себе. Мы еще немного поговорили про вообще, а на прощание я не удержался и задал ему вопрос (в общем-то, по его части): «Почему флейтисты ненормальные?»
Он ответил, что этот вопрос его тоже интересовал. И дал ответ специалиста.
При лабиальном звукоизвлечении КПД использования воздуха очень мал: большая часть воздушной струи при ее рассекании уходит не на создание звучащего воздушного столба, а просто в никуда. В свисток уходит как раз меньшая. Отсюда повышенная потребность в воздухе и, как следствие, постоянная гипервентиляция мозга.
Результат
Флейтисты во внутримузыкальной культуре занимают место Безумного Шляпника. Сейчас это не так заметно. То ли флейтисты стали меньше заниматься, то ли понятие нормы размылось до такой степени, что это уже неочевидно, но в прежние времена флейтисты и их поведение рождали легенды.
Когда-то я работал с Женей Шклянко. Это был очень хороший и яркий музыкант, но славен он был не только этим. Женя представлял собой собирательный образ флейтиста. На заре своего творческого пути он проколол шилом все четыре колеса «Мерседеса» Максима Шостаковича в бытность того главным дирижером Большого симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио… Это не было хулиганством, это была мировоззренческая акция. Те, кто работал с Женей, помнят белые чешки, в которых он играл спектакли, его попытку выпрямить гвоздь, использовав электрическую розетку в качестве рычага, что привело к обесточиванию всего театра перед спектаклем. Вершиной жанра была поездка в Японию. Все ведь ездили тогда со своими продуктами: гречкой, тушенкой и т. д. Женя взял трехлитровую банку меда. Когда во время морского перехода Находка — Иокогама выяснилось, что японцы не пропускают биологически активные продукты, Женя сожрал всю банку.
