Но в конце концов это дело вкуса, так считал деревенский парламент — три толстые рыбачки.
Часть народа, пришедшего на праздник, выглядела как на выставке мод: у девушек юбки вразлет, словно павлиньи хвосты, руки и шея обнажены, в ушах сверкающие висюльки. Часть же народа, напротив, явилась будто из начала столетия.
— Ионас, ты сегодня тоже в манишке? — дразнили девчонки-засольщицы. Они смеялись по любому случаю, по любому поводу, но Ионасу льстило это внимание.
— Нях, а как же иначе? — ухмылялся он.
Время шло как по часам, и следовало бы уже начинать вечер, но загримированные и облаченные в костюмы актеры еще стояли в задних дверях Народного дома, прикладываясь для храбрости к бутылке, и рассказывали новейшие анекдоты, которые уже были всем известны. Главное, они были коротенькими и сразу запоминались.
Мартти добавил в коллекцию еще один, чуть подлиннее:
— Давно уже кончилась вторая мировая война. Рыбаки спокойно ловили рыбу в Финском заливе, вдруг из моря поднимается подводная лодка очень старого образца. Таких еще и в 14-ом году не было. Открылся люк покрытой ржавчиной и ракушками рубки, высунулся страшно заросший волосами седой человек в капитанской фуражке и крикнул: «Эй там, на баркасе! Вы кто?» — «Эстонцы-рыбаки», — ответили с баркаса. «А война уже кончилась?» — «Ты что, не знаешь? — изумились рыбаки и решили подшутить: — Нет еще!» — «Погружение! — скомандовал капитан подлодки и, прежде чем захлопнуть люк, пробормотал: — Ну и сволочь этот Бисмарк!»
Подбородок Мартти украшала коротенькая бородка на резинке, и ребятишки дергали за нее с восторгом. Но тут нашли, что настало время, затоптали окурки каблуками в землю, и вечер начался.
Публика переживала спектакль душой и телом. Если актер забывал слова роли, ему подсказывали из зала — пьеса была известна вдоль и поперек.
На сцене говорила Ма́йе:
«— Но ты ведь все-таки крещеный?
А Н Т С. Совершенно не помню. Но оспа привита, рубцы-то видны».
Народ в зале смеялся.
— Что он сказал? — спросила мать милиционера Хельментина у своей соседки.
— Я не расслышала, — ответила та.
— Чего же ты смеешься, если не слышала?
— Громче! Не слышно! — кричали из задних рядов.
Чтобы быть услышанным и в задних рядах, исполнитель роли Микумярди напряг голос, который от этого стал совсем тоненьким.
Ему крикнули из зала:
— Ионас, а ты не кастрат?
— Нет! — ответил Ионас со сцены, прервав на полуслове текст пьесы.
Все единодушно рассмеялись, затем спектакль благополучно продолжался.
