По окошкам струился дождь, и грохот грома перекатывался через дом, но тучи стали прозрачнее.
Толкованию Ионасом супружеской науки не видно было конца, хотя давно уже можно было подытожить его рассуждения одной-единственной фразой: рыба видит приманку, но не замечает удочку.
— Один мой знакомый завел себе жену с очень тонкими манерами, — рассказывал Ионас Саале. — Он безропотно сносил все ее причуды, но когда жена стала подавать суп на стол в тарелках, тут уж терпение у него лопнуло, и он как грохнет кулаком об стол: «Ах так, суп мне порциями будешь выдавать!»
Нос Ионаса смешно скривился на сторону и глаза были полны озорства, но Саале не привыкла слушать шутки.
— Вот и готова заплата! — объявил Ионас.
Рвение к рукоделию у него прошло, и он свернул носки парами.
Дождь тоже прекратился. В комнате стало светло, и на столике заблестела глиняная птичка-свистулька. Заметив взгляд Саале, Ионас протянул птичку девушке.
— Мне? — удивилась Саале, спрятала руки за спину и никак не хотела принять подарок.
«Что мне с ней делать? — думала она. — У меня ведь есть стеклянный шарик».
— Это чудо-птица. Если в нее подуешь, придет тот, кого ты ждешь, — сказал Ионас и вложил птицу в ладонь Саале. — Возьми, я-то уже никого не жду.
Ионас распахнул дверь и изучал небо. От мокрой травы поднимался пар. Сквозь тучи пробивались лучи, словно солнце протянуло к земле множество рук.
Саале и Танел пошли по мокрой траве пастбища обратно к морю. Как и по дороге сюда, они перепрыгивали через каменную ограду. Они не могли и подумать, что Ионас долго смотрел им вслед, стоя в дверях.
— Он большой весельчак, точно артист, — сказал Танел про Ионаса. Танел надеялся услыхать от Саале, что его друг и на нее произвел впечатление.
— Ты видел когда-нибудь артистов? — спросила Саале.
— Конечно. А ты?
— Никогда.
— Правда, никогда-никогда?
Саале покачала головой.
— Пойдем когда-нибудь…
Но Саале яростно затрясла головой. Ее волосы висели мокрыми прядями, одной рукой она держала за руку Танела, в другой у нее была глиняная птица.
— Почему ты не хочешь? — спросил Танел.
Но Саале и теперь молчала.
— Нет, нет, ты скажи: почему? — хотел он знать и приставал к Саале до тех пор, пока она не сказала:
— Это грех.
— Что — грех?
— Смотреть артистов.
— Но книжки ведь ты читаешь!
— Нет.
— Может, ты и радио не слушаешь?
— Нет.
— Это что, тоже грех?
— Да. — Саале сделалась серьезной и даже печальной. — В глазах господа грех даже то, что нам кажется пустяком. И маленький грех может вырасти в большой. Как дерево греха.
