Это черный Mercedes Benz года тридцать пятого. С закрытой кабиной, округлыми формами и идеально чистым лобовым стеклом. Такие обычно с таксистскими шашечками катаются по богатым районам богатых городов, а не рискуют выезжать «наружу» в послевоенное время. Внутри — усатый пухлощекий мужичок, таращится на меня, вцепившись в руль и разинув рот. Водила плавно останавливает машину, едва не упираясь бампером в мои колени. Двигатель не глушит.
Испуг шофера несколько проходит, когда я выключаю улыбку. Неужели так плохо получается? Обидно. Обхожу машину и деликатно стучу в правую дверцу. Стекло опускается под скрип вращающейся ручки.
— День добрый! — воздерживаюсь от повторной улыбки.
— Доб… добрый… — снимает мужичок круглую шляпу, вжав голову в снежно-белый воротничок. Чувствую запах дорогого одеколона, явно от элитных алхимиков, и кожаного салона.
— Не подвезешь доброго человека?
В «доброго человека» водитель, судя по глазам, точно не верит. И его ответ звучит вполне справедливо и обоснованно:
— Так это… до города осталось полмили. А на въезде застава — проверяют все машины…
Какой молодец! Сразу понял, что я не поклонник проверок документов и досмотра личных вещей. И подозрительно косится на мою сумку, явно понимая — не шмотки у меня там, а нечто очень-очень страшное. Не бомба конечно, но и не носки с трусами. А ведь мог бы пригласить в салон и тут же дать по газам, до самой заставы, как сознательный гражданин. Не такой он и трус, каким кажется. Чувствую.
— Жаль… Только машины проверяют?
То ли по моим глазам, то ли по моей глупо озадаченной роже, водила наконец понимает, что ему ничего не угрожает. И отвечает уже на удивление бодро и приветливо.
— А пешком из города сейчас никто не входит и не выходит. Да и на транспорте редко выезжают. Разве что на дирижаблях. Небезопасно. Ныне ввели особое положение — пересекать пределы города лишь по письменному разрешению протекции. А… Вы издалека?
— Да, с самой Австрии топаю. После войны в госпитале долго валялся, потом, — как-то неловко врать становится, но и выговориться ужасно хочется, — потом…
«…робот-пулемет изрешетил, некробоец Гюнтер об стены бил, колдун череп вскрывал, суккуб чуть не изнасиловал…»
— …потом родню по поселкам искал, заработать пытался, мотался туда-сюда, от чудовищ убегал, теперь вот сюда судьба кинула…
Шофер кивает:
— Чудовища — это ужасно. Развелось их, как в страшном сне. Потому город и держится в изоляции. Хотя ученые какой-то треп развели, мол, больше половины тварей безобидные, остальные — не страшнее прежних хищников. Говорят, что все дело в какой-то кси… ксенох… ксенофобии, вот!
