Судя по всему, та уже успела забыть свое новое имя и принялась было растерянно озираться, но соседка пихнула ее в бок, и бывшая Фатса покраснела:
— Я знаю только песни, которые пелись у нас в Триполисе. Мы сходились в круг и пели…
Она набрала в грудь воздух и открыла было рот, но Никарета протестующим движением выставила ладонь:
— Ты споешь на матиоме по музыке. Прочти стихи.
Нофаро обескураженно пожала плечами и опустила голову.
— Тогда ты, — Никарета указала на девушку с распущенными светлыми волосами. — Твое имя? Твое новое имя! — напомнила она.
— Гелиодора, — пролепетала светловолосая, отчаянно краснея.
«Дар солнца, очень неплохо! — одобрительно подумала Никарета. — Девушка с воображением!»
— Но я не знаю никаких стихов, кроме тех строк, которые читал жрец из святилища Геры у нас в Аргосе, — виновато продолжила Гелиодора и продекламировала:
Ярко свети, о Селена, двурогая странница ночи!
В окна высокие к нам взор свой лучистый бросай…
Она умолкла.
— Дальше, дальше! — нетерпеливо махнула рукой довольная Никарета, которая очень любила эти стихи Платона.
— А разве что-то есть дальше? — удивилась Гелиодора. — Наш жрец произносил только эти слова!
…И озаряй своим блеском Каллистион. Тайны влюбленных
Видеть, богиня, тебе не возбраняет никто.
Знаю, счастливыми нас назовешь ты обоих, Селена, —
Ведь и в тебе зажигал юный Эндимион страсть! —
продекламировала Никарета с лукавой улыбкой, и девушки бурно захлопали в ладоши.
— Ну, теперь твой черед, — указала Никарета на Мауру, однако та сконфуженно покачала головой в знак того, что не помнит ни строки. Так же покачали головами Аглея, красота, Клития, знаменитость, Филлис, листочек, Дианта, цветок бога, Хития, высокая, Элисса, странница…
— Ну, а ты? — с надеждой спросила Никарета у девушки с пепельными волосами. Конечно, рядом с теми людьми, которые отправили ее в Коринф, она многому могла научиться! — Ты можешь прочесть какие-нибудь стихи?
Она подняла свои удивительные серые глаза, напоминающие грозовое небо, и заговорила:
Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем:
Настанет некогда день, и погибнет священная Троя,
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Но не столько меня сокрушает грядущее горе Трои,
Приама родителя, матери дряхлой, Гекубы,
Горе, тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,
Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,
Сколько твое, о супруга! Тебя меднолатный ахеец,
Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!
