Лаис приникла лицом к щелястой крышке и всмотрелась в зияющую перед ней яму. Она смутно различала полки, уставленные припасами, бочки и мешки… Все это было настолько похоже на погреб в доме Апеллеса, что Лаис невольно улыбнулась. Даже пахло так же: солониной, мочеными оливками, вяленой рыбой, оливковым маслом, сушеными фруктами, ну и, конечно, вином. Фаний был рачительным хозяином, и даже без его пригляда рабам не удалось все растащить. Ну что ж, на первых порах он будет обеспечен всем необходимым!
Нет, Алфии не может быть в этом погребе… Тогда Орестесу пришлось бы самому выдавать припасы рабам, не пуская никого из них вниз. Это могло бы навести на подозрения. Конечно, хозяин или домоправитель могут приглядывать за тем, что раб берет из погреба, но невозможно представить, чтобы кто-то из них сам доставал солонину из кадки или тащил наверх мешок с мукой.
Но ведь Лаис слышала, как Орестес сказал: «Я был глупцом, когда заточил Алфию в погреб!» Может быть, он выстроил для нее какую-нибудь клетку, заваленную камнями, откуда не слышно ни звука? Лаис до боли вжалась лбом в крышку — и вдруг вскочила, едва подавив желание стукнуть себя по лбу, подобно Орестесу.
Она начисто забыла, что Фаний упоминал еще об одном погребе, который находился в самом доме, на женской половине! Там Фаний держал деньги и кувшины с баснословно дорогим критским вином, которое пили только они с Алфией или угощали им самых дорогих гостей.
Конечно, Алфия там. Но ведь и тот погреб, конечно, заперт! Нет, надо во всем убедиться своими глазами, а не гадать.
Лаис выбралась из-под террасы, пролетела через двор и шмыгнула в дом. От жалобных криков и стонов мальчика, разносившихся по всем комнатам, у нее слезы выступили на глазах, и сердце воспламенилось таким гневом и возмущением, которые она не могла и не хотела сдержать. Сколько же он будет издеваться над мальчишкой, проклятый ненасытный кинед?! Почему Лаис крадется по дому, предоставляя Орестесу возможность вволю наслаждаться? Почему не накажет этого негодяя?!
Она сняла с полки тяжелый глиняный кувшин и прошмыгнула в спальню. То, что творилось на ложе, заставило ее на миг зажмуриться от отвращения.
Вдруг крики мальчика затихли.
В это мгновение Орестес не то почуял неладное, не то услышал ее шаги. Он поднял голову, и Лаис увидела его лицо.
Если у нее еще и сохранились какие-то светлые воспоминания о прошлом, о том Орестесе, которого она когда-то знала, красотой которого когда-то восхищалась, злую участь которого оплакивала, то в это мгновение их словно вымело ледяным зимним ветром. Багровая, набрякшая от вожделения, опухшая морда ненасытного чудовища…
