Я сделал паузу, он сказал быстро:
— Догадываюсь. Никакие они не герои, так как герои — мы. А других героев быть не должно.
— Вот-вот, — сказал я. — У вас хороший конь, граф. Не отставайте. Отставших бьют. Хуже того, на них женщины смотрят иначе.
— Это даже хуже, — согласился он, — чем вообще не смотрят.
Арбогастр пошел в галоп, я не услышал, что Альбрехт говорит, явно неважное, видит, в каком я состоянии, старается вздрючить легкими разговорами.
Ветер засвистел в ушах. Конь Альбрехта, подаренный ему Ришаром, закусил удила и несется, выпучив глаза, готовый умереть, но не отстать.
Арбогастр не выказывает и половины своей скорости, земля сухо гремит под копытами. Тень от Маркуса угольно-черная, злая и прижимающая к земле, будто с его появлением гравитация увеличилась вдвое и на Земле.
Норберт подъехал по обыкновению сдержанный и суровый, но я увидел, что на этот раз еще и прилагает усилия, стараясь держаться с привычной холодной отстраненностью.
— Сэр Норберт? — спросил я.
Он понял, ответил с усилием:
— В селах Верхние Лужки и Нижние Лужки пришлось рубить почти всех мужчин. Из оставшихся. Это семь человек…
Я стиснул челюсти, ответил после паузы:
— Все верно. Багровая Звезда поднимется сразу же, как только наполнит трюмы живым товаром.
— Не объяснить, — ответил он с горечью. — Все страшатся, что, если покинут дома, там разворуют… А что мир погибнет, их не страшит. Все в руке Господа!
Он автоматически перекрестился. Я ощутил, что и моя рука дернулась, уже привык при упоминании его имени творить крестное знамение.
— Наша задача, — сказал я сурово, залавливая в себе жалость, — не дать захватчикам выполнить задуманное.
Он кивнул, уточнил:
— Замедлить.
— Замедлить, — согласился я. — Замедлить настолько, чтобы успеть… Господи, только бы успеть! Хоть что-то найти, отыскать… Потому рубите всех, кто не ушел в леса и кого могут в плен. Чем меньше у врага пленных — тем наши шансы выше.
Он кивнул снова.
— Никто в селах не понимает, винят, проклинают… Но, ваше величество, нужно быть твердыми. Господь проверяет нас.
— Нашу стойкость, — сказал я со вздохом, — твердость и жажду спасти род человеческий. Оказывается, жестокость не менее важна, чем любовь и милосердие.
— Держитесь, ваше величество, — повторил он. — Ради многих… можно быть предельно жестоким к немногим.
— Спасибо, сэр Норберт, — сказал я. — Знаю, но спасибо за понимание. Как там в целом?
— Усилиями и увещеваниями отца Дитриха, — сообщил он, — три четверти населения Штайнфурта, Воссу и окрестных сел сразу же ушли в леса. Остальных начали изгонять мои конники. До ночи, когда из Маркуса вышли первые захватчики, города покинули все остальные. Почти все.
