— Теперь ты! Ать-два! И не задерживайся. Скоро придет человек от Андрея.
— Зачем?
— Покажет город. Без него просил не выходить.
— Правильно. Место незнакомое, гид нужен.
— И я буду писать материал о Старом Осколе. О тяжелой жизни местных рабочих. Обещали с одним познакомить.
Валентина села перед зеркалом, провела расческой по своим чудесным волосам. За окном звенел полдень, было много солнца, птичьего гама и ей вдруг захотелось вырваться наружу, побродить по городу одной. Что поведает ей о Старом Осколе представитель Андрея? Покажет места каких-нибудь революционных боев, или расстрела коммунаров. Мимо церквей пройдет, не взглянет и гостям не позволит. Естественно, близко не подойдет к ярмаркам, аттракционам в парках и иным местам «буржуазных» развлечений.
Шальное желание безумно и опасно. Но она все-таки сказала себе:
— Почему бы и нет?
Потом она оправдается перед комсомольской организацией и перед институтским начальством.
Оправдается за то, что сбежала от всевидящего ока партии и отправилась гулять по буржуазному городу. Валентина быстро сделала прическу, навела макияж (по счастью Надежда еще в ванной), подошла к двери. И в это время кто-то постучал.
Она с сожалением подумала, что вот и явился человек от Андрея. Нет, это всего лишь Давид.
— Устроились? — спросил он.
— Как видишь! Удобства высший класс.
— При капитализме удобства не могут быть высшим классом, — спокойно возразил Давид. — Это — пыль в глаза.
— Сейчас протру мои милые очи, удобства исчезнут. Ой, что-то не исчезают.
— Валя, — серьезно сказал сокурсник, — ты дошутишься.
— Не воспринимай все так тяжеловесно, товарищ Блумберг.
Вода в ванной прекратила течь, сейчас Надя выйдет и конец планам Валентины, не отстанет идейная подружка, не отвяжется! Перво-наперво выпроводить этого зануду.
— Иди к себе, Давид. И жди, за нами придет гид, специально послан то ли партией, то ли комсомолом.
— Я хотел бы поговорить с Надеждой.
— Как?! А вдруг товарищ Надя Погребняк выйдет голой? Комсомольцу нельзя смотреть на голых женщин. И аморально, и. можно ослепнуть. Ты не знал?
Валентина вытолкнула Давида из комнаты. У нее оставались секунды! Их хватило, чтобы домчаться до конца коридора и. вниз по ступенькам! Она не стала пользоваться лифтом.
Как птичка выпорхнула из гостиницы («Вдруг Надька в окно смотрит?»), добежала до угла улицы. Направо и налево от Валентины продолжал разбегаться неведомый Старый Оскол.
Валентина повернула в сторону большого моста через реку. На самой его середине остановилась, перегнулась через чугунные перила. Старая речка тихо несла свои воды, в которых просматривались тени ветвистых ив. На этих берегах когда-то ходили ее деды и прадеды. Вот бы о чем написать! Само это созерцание нашептывало ей сюжет будущей статьи. Ведь это ее родина, земля предков! В ней есть что-то магическое, тебя тянет сюда помимо воли, тянет, даже если никогда здесь не был. Теперь Валентина начала понимать живших за рубежом русских писателей. Как они стремились в родные места! Хотелось землю русскую целовать. Самая убогая деревенька становилась центром мироздания. Девушка оборвала свой душевный монолог. Ее родина — СССР, конкретно — Москва. Там построено самое совершенное общество на свете. И опять эти проклятые сомнения. Какая разница между той и этой родиной! Разница даже не в одежде, не в поведении людей, а в их глазах! У советских людей там — страх. Они глядят с подозрением, опаской, чтобы случайно не напороться на очередного врага народа. В Российской Империи смотрят просто и открыто, как и должен смотреть человек. «Мы — не рабы, рабы — не мы», — вспомнила Репринцева любимый советский афоризм. «Рабы, самые настоящие рабы! Подойти к этим людям, заговори на любую тему — о добре, любви, человеческом счастье, и услышишь в ответ дежурные фразы. Добро обязательно должно проявиться в ненависти к врагам отчизны, любовь, прежде всего, к. дорогому товарищу Сталину, счастье — в построении светлого будущего».
