— И ты устрашился?
— Не то! — резко вскрикнул Мономах. — Я никогда ничего не страшился — сам ведаешь. И на врага любого ходил, и пардуса злого руками с одним засапожником брал. Другое тут. Знаю я, что приходит година моя. Что ни день, грудину жжет, а сердце то вскачь идет, то вдруг — раз — и будто стало. И дышу — не продышусь. Видать, помру днями.
— Нет, не днями, но скоро. Да и то, обещаю тебе, и умрешь-то ты лишь для этого мира.
— Нешто вурдалаком меня сделать порешили? — ужаснулся Великий князь.
— О-о-о-о-о!.. — едва не взвыл необычный собеседник. — Не демон я, князь, не Вельзевул, не Люцифер, не кто иной из кругов адских. Уж сколько лет речам моим внимаешь, почто ж усомнился?
— Ладно уж, — махнул рукой Владимир, — когда ж такое было, чтоб лукавый да вдруг правду сказал. Снявши голову, по волосам не плачут. Говори, что мне делать надлежит, как смертушку лютую принять?
— На краю земель твоих, близ реки Итиль средь пустых лесов озеро имеется, зовется оно Светлояр.
— Как же, ведаю, — кивнул Мономах, — в прежние времена посреди него еще град стоял, Китежем звался.
— Он самый. Вот пред тем, как Мстислав в земли дальние отправится, объяви сынам и ближним людям свою волю. Мол, желаешь ты в те края наведаться и в водах светлояровых искупаться…
— Стало быть, утопнуть мне надлежит, — обреченно выдохнул потомок императора Византии.
— Поступай, как я говорю, — уже резко отчеканила голова, — и помни о слове, тобою данном. Я не демон, но и гневить меня не стоит.
— Слово мое — пуще стали, — выпрямился Мономах, — а тебя, хоть ты и дух адский, не убоюсь.
Я верю только в те чудеса, которые делаю сам.
Гарри Гудини
Вальдар Камдил греб что было сил, пытаясь одолеть течение и оказаться на песчаном берегу, а не на каменистой гряде, довольно неприветливо торчавшей из-под воды и очень напоминавшей нижнюю челюсть уснувшего дракона.
— Давай, капитан, греби! — слышалось рядом.
Еще мгновение, и этот звук был заглушен жутким треском, криками, звоном и скрежетом. Беспомощный дромон, окончательно предоставленный бездушному течению, врезался форштевнем в подводную скалу и опрокинулся, точно детский кораблик, пораженный метко брошенным окатышем. Море вокруг огласилось воплями ужаса, стонами и криками о помощи. Но предпринять что бы то ни было ни вчерашний крестоносец, ни его спутник менестрель уже не могли. Закованные в железо латники, посаженные на цепь гребцы шли на дно, единым воплем стараясь облегчить свою участь. Но тщетно — пучина уравняла их.
