Кублановский у нас уже железно отнесен к «сентиментализму», тем более странно встречать в его стихах железное клацанье затвора, склонность к внутрилитературной расправе.
Посмотрите, как сентиментален, как прост и тих поэт в своей простой поэтической жизни:
Мы будем с тобой перед Богом чисты,
Что осени огнепалящей листы…
И глядя из мрака в Успенскую сень,
Мы милости ждем, а не мщенья…
А теперь взгляните, как свиреп поэт в своей литературной жизни…
…в десяти шагах ЦДЛ.
Вот бы там старика Катаева
На оптический взять прицел!
…затаившись в посольском скверике,
в линзу чистую вперив глаз.
(Есть еще один – да в Америке
с младшим Кеннеди хлещет квас.)
«Еще один» – это, очевидно, Вознесенский. Любопытно, что объектами мстительной линзы оказались не какие-нибудь там махровые грибачевы и фирсовы, но самый яркий прозаик и самый яркий поэт советской литературы. Чем же именно эти двое так особенно досадили Кублановскому – не талантом же своим, в самом деле?
Поэт «подполья» скрежещет зубами на тех, кто в силу различных причин – возраст, время, успех, страх, недостаток или избыток адреналина в крови – оказался на поверхности.
К этим «поверхностным» литераторам, «глубинные» их собратья (нынче, впрочем, в большинстве своем потерявшие привычный запашок подпольного потца, заглушившие его «ярдлеями» и «старыми пряностями») питают чувства, увы, не лучшего разряда. Вот Дмитрий Бобышев в статье «Юрочка, Юрочка мой», посвященной новой книге Юрия Кублановского, размышляет об альманахе «Метрополь»:
«…целый ряд советских литературных баловней, которым можно то, чего нельзя другим, дали этому рукописному изданию свои громкие имена. Видимо, официальный успех перестал их удовлетворять…»
С тонкостью необыкновенной поэт проникает в душевный мир «баловней» (к которым, наряду с Вознесенским, Ахмадулиной, Искандером, Битовым, мне приходится отнести и себя: ведь и я довольно много печатался в советских изданиях) – мало им оказалось официальной славы, решили хапнуть и чужой, неофициальной. Что же, другие-то категории человеческого поведения вам недоступны, Дмитрий?
Из размышлений Бобышева следует, что неизвестные, подпольные авторы «Метрополя» хлебнули лиха, а «баловни и любимцы были ограничены лишь устными взысканиями, оставшись в результате при всех своих привилегиях». Тут же, впрочем, автор статьи «Юрочка, Юрочка мой» отмечает, что имя Кублановского стало известно, когда «Метрополь» открыл свой выпуск – как эпиграфом (вместе с семью другими поэтами. –
