На третьей неделе этого кошмара, когда казалось, что уже ничего не поделаешь, я нарушил молчание. Вопрос стоял так: все или ничего.
Весь день я бродил в Гайд-парке, собирая в себе ошметки здравомыслия, воли и учтивости для противоборства, которое я решил учинить тем вечером. Я выпил почти треть бутылки виски и около семи часов на цыпочках направился в спальню, где Хелен провела последние два дня. Я постучал в дверь и, не получив ответа, вошел. Одетая в блеклую холщовую сорочку, она лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела. Ноги ее были широко раздвинуты, голова откинута на подушку. Когда я встал перед ней, в глазах ее мелькнул огонек узнавания. Сердце мое бешено колотилось, зловоние моего дыхания заполнило комнату, точно ядовитый дым. «Хелен… — начал я и, поперхнувшись, откашлялся, — Больше так продолжаться не может. Надо поговорить». И тотчас, не дав ей возможности ответить, я высказал все. Я говорил, что мне известно о ее романе. Я говорил о своих фурункулах. Я встал перед ней на колени. «Хелен! — воскликнул я, — Для нас обоих наше чувство так много значило! Мы должны бороться, чтобы сохранить его!» Молчание. Глаза мои были закрыты; казалось, будто я вижу, как душа меня покидает и уносится в черную пустоту, превращаясь в красную светящуюся точку. Потом я взглянул на Хелен и увидел в ее глазах спокойное неприкрытое презрение. Все было кончено, и в тот безумный миг я ощутил два диких родственных желания. Овладеть и уничтожить. Внезапным резким движением я сорвал с нее сорочку. Под ней ничего не было. Хелен не успела и вздохнуть, как я очутился сверху и воткнул ей под корень. Правой рукой я сдавил ее нежное горло. Левой притиснул подушку к ее лицу.
Я кончил, когда она умерла. Только это и могу с гордостью сказать. Я знаю, что смерть стала для нее мигом высшего наслаждения. Сквозь подушку я слышал ее вскрики. Не стану утомлять вас описанием собственного восторга. Это было преображение. И вот теперь она лежала у меня на руках мертвая. Я не сразу осознал чудовищность своего поступка. Моя дорогая, любимая, нежная Хелен лежала у меня на руках, мертвая и постыдно голая. Я грохнулся в обморок. Казалось, прошла уйма времени, прежде чем я очнулся; я увидел труп и, не успев отвернуться, сблевал на него. Точно лунатик, я поплыл в кухню, где в лоскуты разодрал картину Утрилло. Роденовскую подделку швырнул в мусорное ведро. Точно голый безумец, я метался по комнатам и крушил все, до чего мог дотянуться. Я остановился лишь для того, чтобы прикончить виски. Вермеер, Блейк, Ричард Дадд, Пол Нэш, Ротко
