И снова мне пришлось вмешаться. Я хотела отправиться в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы во всем разобраться, но меня не отпустили, и я объявила голодовку. Тогда мать Бриджит была вынуждена написать об этом Ансельму. Ко мне прибыл его представитель, вел долгие беседы, но я стояла на своем.
Могу представить, что бы произошло, если бы разнесся слух, что внучку Хэрварда Вейка уморили голодом. Могли бы вспыхнуть волнения — ведь здесь, в Восточной Англии, крестьяне более независимы и решительны, чем где-либо. Восстание моего деда еще не было забыто, и крестьян побаивались. В конце концов мы сошлись на том, что аббатство отложит срок внесения платежей.
Но теперь — Утрэд. А значит, жди беды.
Наконец служба подошла к концу. Все встали, двинулись к выходу. Только Утрэд неожиданно кинулся к решетке.
— Леди Гита! Умоляю, выслушайте меня!
Я тотчас подошла. Он схватил мою руку.
— Миледи, нам нужна ваша помощь. Случилось несчастье…
Но уже рядом оказалась настоятельница Бриджит.
— Изыди, сатана! Отпусти немедленно сию девицу. Она находится в обители невест Христовых, а ты…
— Матушка, это мой человек. И я прошу соизволения переговорить с ним.
Но мать Бриджит — не добрая настоятельница Марианна. Она не допускала и боялась моих встреч с крестьянами. Да и аббат Ансельм запретил ей это, а она всегда была ему послушна.
— Это еще что такое, Гита? Ты перечишь мне? Немедленно удались.
За ее спиной уже стояли две крупные монахини, и я поняла, что меня потащат силой, если заупрямлюсь.
И я лишь успела шепнуть Утрэду, чтобы ждал меня на обычном месте.
За трапезой я еле заставила себя поесть. И мысли всякие лезли в голову, да и еда была далеко не лучшей — немного вареной репы и ложка ячменной каши. В этом году мы по сути голодали, но никто не смел высказаться, так как это значило уличить мать Бриджит в плохом ведении хозяйства. А сама она, строгая и суровая, восседала во главе стола, чуть кивала, слушая, как одна из сестер читает жития святых.
После трапезы я подошла к Отилии.
— Скажи настоятельнице, что мы пойдем помолиться в часовню Святой Хильды.
Отилия с укором посмотрела на меня. Сама-то она часто простаивала всенощную в часовне, молилась до зари. Она находила в этом удовольствие — она была святой. Я же… Пару раз и я оставалась с ней, но не для молитвы, а чтобы под предлогом бдения незаметно исчезнуть, когда мне не позволяли свидания. К утру я всегда возвращалась, а Отилия все молилась, пребывая словно в трансе. Меня восхищал ее религиозный пыл, ее искреннее служение. Да и не только меня. Когда Отилия молилась, никто не смел ее беспокоить. Я этим пользовалась. Она же не предавала меня, но опасалась этих моих отлучек. Вот и сейчас я увидела волнение на ее лице.
