В Ташкенте я сдал чемодан в камеру хранения, пошел было пешком, но вскоре почувствовал, что плыву от жары, зашел в парикмахерскую, привел себя в относительный порядок, сел в троллейбус и поехал в Дом печати, который и здесь оказался все той же, хорошо известной мне, стандартной многоэтажной пластиной с длиннейшими коридорами и множеством серых дверей. Поднявшись на лифте, я вышел, посмотрел, на каком языке таблички, снова вошел в лифт и поднялся еще на этаж. Я зашел в приемную, а через минуту — в кабинет редактора, сравнительно молодого еще и какого-то очень зоркого и сдержанного интеллигентного узбека, в повадке которого чувствовался тот европейский лоск, который так заметен ныне в столицах наших союзных республик и утрачен в самой Европе.
Из смежной с кабинетом комнаты явился чай. Заломив манжеты блекло-полосатой, изысканно демократичной рубашки, хозяин кабинета на моих глазах проделал весь ритуал горячего споласкивания и торжественного наполнения чашек; мы отпили по глотку, молча и дружелюбно поглядывая друг на друга; можно было переходить к делу: я изложил ему цель моей командировки, которая вдруг обнаружила свою некоторую неопределенность. Или, скорее, недоговоренность. И редактор, вопросительно посмотрев на меня, помедлив, сделал движение головой, как бы склоняясь перед мудростью изобретшего такую командировку столичного журнала. Он подошел к висящей на стене карте республики, показал пятна нефтегазоносных районов, рассказал, что где делается, какое место чем замечательно, назвал наиболее значительных людей. Знакомых фамилий в этом перечне не оказалось, а места все были по-своему любопытны и притягательны.
Пожимая мне на прощание руку, редактор, с лица которого все время не сходило удивление, спросил наконец меня, почему я пришел к нему, а не в русскую редакцию. Я сказал ему, что если бы не застал его на месте, то зашел бы туда. Такая формулировка ему понравилась. По-моему, он понял, что ниже этажом меня бы встретили как товарища, а здесь меня встретили как гостя. Он еще раз пожал мне руку.
Спустившись вниз, я сел в предоставленную мне редактором черную редакционную «Волгу», мы с шофером перевезли мой чемодан из камеры хранения в двухместный, уже поджидавший меня номер, медленно покружились по центру с бежевым кубом национального театра и голубой водой фонтанов, водяную пыль которых заносило в открытые окна нашей машины, поехали в Старый город, где в фонтане рядом с базаром купались и баловались мальчишки, а под навесами в чайханах сидели на вытертых коврах старики-аксакалы, и низкие кривые стены-дувалы ограждали сухие жаркие русла улиц. Я велел шоферу ехать на Чиланзар, выстроенный после землетрясения современный район Ташкента, оказавшийся неожиданно для меня утопающим в зелени, тогда как я помнил корпуса на голом поле и тучи лессовой желтой пыли. Машина крадучись шла по узким внутриквартальным дорожкам, ветки акаций с шелестом скребли по борту «Волги». Пахло пряно и сильно.
