– Теперь и баб будет куда водить? – наконец отпустила его она.
– Зачем их водить, они сами приходят. А ты всё цветёшь? – знал, на что давить, Шарик, чтобы сменить тему.
– Стараюсь, – засмущалась от удовольствия Муха. – Хорошая конура, с кондиционером. Ты что, на бабки разжился? – заглянула она на кухню.
– Да, в ментовку устроился. Сутки через трое, лафа полная!
– Борешься с преступностью? – не знала, на чём заострить своё внимание и куда присобачить своё тело Муха.
– Да, можно и так сказать, – наблюдал он за ней бескорыстно.
– Музыка у тебя прикольная. Вальс?
– Собачий. Раз, два, три, раз, два, три, – закружился на месте Шарик.
– Один танцуешь, что ли? – озиралась по сторонам Муха.
– Что ты всё вынюхиваешь? Один я. И танцую один, и сплю один, и даже любовью занимаюсь один. Шутка. Расслабься, нет здесь никого. Одиночество – это единственное, что меня успокаивает в этой жизни, – лёг он обратно на коврик.
– Философ. Может, чаем угостишь? – улыбнулась Муха.
– Угощу. Иди сюда, – вытянул он вперёд лапы.
– Знаю я этот чай… С колбасой. Не могу я, Шарик, – покачала она головой.
– Почему? – притомился от долгой прелюдии Шарик.
– О, «я другому отдана и буду впредь…». Парня я встретила, замуж зовёт, – присобачила наконец своё тело Муха к полу под окном.
«Муха замуж выходит, офигеть», – отозвались Мендельсоном извилины Шарика. – Как зовут?
– Туз. Он иностранец. Так что бита твоя карта, Шарик. Уеду в Париж скоро, – закинула голову вверх Муха в знак победы.
– Туз по-русски – Тузик. А твой Бобик, он же Боб, случайно не был американцем? Значит, поменяла Бобика на Тузика. Круассаны по утрам, устрицы на обед и лягушки на ужин. Ой, заскучаешь, – перевернулся на бок, в знак равнодушия, Шарик.
– Не думаю. Если бы ты знал, что такое французский бульдог в постели! Это нечто, – прошлась Муха по его самолюбию.
– Вылизывать они мастаки, этого не отнять, для этого у них и нос такой – никакой, – продолжал ревновать Шарик.
– Ты большой уже, Шарик, опытный, а сук так и не раскусил, хотя мы и не настолько деревянны. Язык любви заключается не в умении говорить, а в готовности лизать, – лизнула она свой нос в знак утверждения.
– То есть ты хочешь сказать, что я в сексе полный ноль, и вообще еб… со мной из жалости ко мне, а стонала из жалости к себе?! – завёлся Шарик, приподнявшись на передние лапы.
– Я же говорю, ты не хочешь понимать, где чёрное, а где белое, где любовь, а где секс, где оргазм, а где имитация, где сука, а где потаскуха. В каждой сучке есть своя доля случки, – подошла совсем близко Муха.
