— Он собирает сейчас все силы к себе. Типографию уже открыл подпольную, организацию сколотил крепкую в городе, связь наладил и с Новониколаевском и с Барнаулом.
— Я чую, и ты от него пришел?
— От него.
— Хорошо. Это хорошо. На душе легче стало сегодня, когда услыхал о тебе. А как ребята обрадуются!
Небо посерело от множества вылупившихся звезд. Уже, наверное, было за полночь. С востока, со стороны Оби, в лицо подул морозный ветерок. Аркадий хотел поднять воротник полушубка, потянулся было рукой, но раздумал: нужно смотреть в оба.
— Как, по-твоему, Иван, мужики пойдут сейчас на восстание?
Тищенко долго сутулился, покачивался в ритм лошадиному шагу. Не любил он поспешности. Все делал взвесивши, серьезно. Вот и теперь ответил не спеша, но твердо:
— Восстания мужику не миновать. Кое-кто уже это понял. Но не сейчас. Еще не подперло его окончательно. Крестьянин всегда надеется на что-то до последу ждет. Вот когда середнячка колупнут за самую болячку — тогда и начинать…
На опушке рослого березняка их окликнули. Тищенко остановил коня.
— Вот наше пристанище.
Из-за дерева вышел человек. Аркадий вглядывался, но признать его в темноте не мог.
— Это кто с тобой? — спросил подошедший. — Алексей, что ли?
— Нет. Потом узнаешь. Прибери коней.
Когда Данилов передавал повод, не вытерпел, спросил:
— Кто?
Тот немного помедлил.
— Андрей.
— Здорово, Андрей.
— Что-то не признаю. Голос вроде знакомый, а не признаю. Кто это?
Тищенко потянул Аркадия за рукав,
— Пойдем.
Спустились по ступенькам в землянку. Чуть пискнула дверь, Аркадий увидел довольно просторное помещение, освещенное керосиновой лампой. Он сразу узнал усатого Дочкина. Тот свесил босые ноги с нар и расчесывал взъерошенные усы. Напротив сидел Матвей Субачев. Он даже спросонья был весел, широкий рот растянут в улыбке. Андрей Полушин, в пиджаке, сшитом из старой шинели, уже стоял сзади около двери. Секунду-две длилось молчание. Потом Матвей вскрикнул:
— Братцы! Да ведь это Аркадий!
Полушин первый кинулся к Данилову.
— А я слышу, голос-то вроде твой. Да, думаю, откуда…
Аркадия тискали, валяли на нары, радостно рассматривали и снова толкали в плечо.
— Ты смотри! Живой!
Потом стащили с него полушубок, усадили за стол, приткнутый к стене. Сгрудились вокруг.
— Ну рассказывай, что и как, — потребовал Петр Дочкин. Он был старше всех — ему уже под сорок.
Аркадий окинул взглядом друзей.
— Смотрю, обжились вы здесь основательно, — заметил Данилов. — Долго думаете отсиживаться?
