Ни одна женщина, если уж она задумала в чем-то всех превзойти, не в силах стерпеть чьего-либо превосходства. Я возненавидела всех поклонников своей сестры, я теряла покой от любой похвалы, высказанной по поводу ее искусной игры, и, в результате, воспылала любовью к Гебберсу за то, что он ставил мои способности выше.
Теперь я стала испытывать удовольствие, глядя на привлекательную наружность Гебберса. И сейчас я отрою вам, мистер Бут, великую тайну нашего пола. Многие женщины относятся к самым красивым мужчинам, я думаю, с совершеннейшей невинностью и даже совершеннейшим равнодушием, однако можно с полной уверенностью утверждать, что стоит только женщине задаться вопросом: а хорош ли собой мужчина, который почему-либо мне нравится, – и тогда ее судьба, да и его тоже, во многом зависит от того, ответит ли она утвердительно.
Едва лишь Гебберс заметил, что мое сердце дрогнуло, а доказательства этому с моей стороны были более чем очевидны, он неожиданно начал самым откровенным образом меня сторониться. При мне он напускал на себя самый унылый вид и своими печальными взглядами и тяжкими вздохами внушил мне твердое убеждение в том, что его грудь снедает какая-то тайная горесть; вам нетрудно догадаться, какой причине я ее приписала.
И вот, когда я жаждала услышать признание в страсти, относительно которой, как мне думалось, не могла ошибаться, и вместе с тем при каждой нашей встрече трепетала, ожидая любовных признаний, из Лондона к нам в гости приехала вдова Кэри, собиравшаяся провести в нашем доме все лето.
Те, кто знаком с этой дамой, вряд ли сочтут напраслиной мое мнение о том, что она далеко не красавица, но при том она так отчаянно кокетничает, как если бы, будучи неотразимой, имела на то все основания. Впрочем, вы, возможно, ее видели и в таком случае охотно со мной согласитесь.
Бут ответил, что видеть вдову Кэри ему не доводилось, и тогда мисс Мэтьюз продолжала свой рассказ так, как об этом повествуется в следующей главе.
Глава 8
Продолжение рассказа мисс Мэтьюз
– Не прошло и трех дней со дня приезда этой молодой особы, как Гебберс начал проявлять к ней такое внимание, что это бросалось в глаза всем, а мой бедный отец, полюбивший корнета как родного сына, принялся подшучивать на сей счет как человек, который был бы непрочь посодействовать приятелю заполучить изрядное состояние вдовушки.
Вам, сэр, нетрудно представить тогдашние мои переживания, однако страдать от неизвестности мне пришлось недолго: оказавшись как-то со мной наедине, Гебберс воспользовался случаем и признался, что сама мысль о женитьбе вопреки чувству, ради одной только выгоды ему отвратительна. Я пылко согласилась с ним и добавила даже, что на такое способны лишь глупцы и негодяи; Гебберс ответил со вздохом: «Вы, правы, сударыня, но что бы вы сказали о человеке, чье сердце, обливается кровью, трепеща от любви к женщине, ради которой он охотно пожертвовал бы вселенной, однако, рискуя пожертвовать в случае признания не только своими, но и ее интересами, не осмеливается даже намекнуть ей об этой всепоглощающей страсти? Верите ли вы, мисс Фанни, что такой несчастный существует на свете?» Я ответила с напускной холодностью, что не верю, будто такое возможно. Тогда, ласково взяв меня за руку и с неописуемой нежностью устремив на меня проникновенный взгляд, Гебберс торжественно объявил, что он и есть тот самый несчастный. Затем, содрогнувшись, как если бы осознал допущенную им оплошность, Гебберс воскликнул срывающимся голосом: «Что я говорю? Простите меня, мисс Фанни; ведь я молю вас только о сострадании и никогда не попрошу о большем!» При этих его словах, заслышав приближающиеся шаги отца, я выдала себя окончательно, если не сделала этого еще раньше. Поспешно вырвав руку, я воскликнула: «Тише, ради всего святого! Сюда идет отец!» Вспыхнувшие щеки, смущенный вид, нетвердый голос, боюсь, досказали моему искусителю обо всем, что он хотел узнать.
