— Дурная женщина! — заявил Вашингтон Фалконер с радостным облегчением, когда Старбак впервые упомянул ее имя. — В каждой истории всегда есть дурная женщина.
Старбак впервые взглянул на мадемуазель Доминик Демарест в зале Лицея в Нью-Хейвене, где труппа майора Фердинанда Трейбелла представляла в своем гастрольном туре «Единственно верную и авторизованную сценическую версию Хижины дяди Тома, полную и с настоящими гончими собаками».
Труппа Трейбелла была уже третьей, гастролирующей с пьесой о дяде Томе, которая посетила Нью-Хейвен той зимой, и каждая заявляла, что показывает единственно верную и авторизованную театральную версию этого великого произведения, но спектакль майора Трейбелла был первым, на который отважился отправиться Старбак.
В семинарии состоялся горячий спор об уместности посещения театрального представления, даже того, что посвящено моральным наставлениям и освобождению рабов, но Старбак хотел пойти из-за упомянутых в афише собак.
В замечательном произведении мисс Бичер-Стоу не было никаких гончих, но Старбак подозревал, что эти животные могли добавить истории драматизма, и потому отправился в Лицей, где с благоговением узрел настоящего ангела, играющего роль беглой рабыни Элизы, которая легкой походкой бежала по очень натурально выглядящим льдинам, преследуемая парой полусонных слюнявых псов, что, возможно, и были гончими, а, может, и нет.
Но Старбаку не было дела до родословной этих собак, он думал лишь об ангеле с продолговатым лицом, печальными глазами и тенями на скулах, с пухлыми губами, черными, как ночь, волосами и тихим голоском.
Он немедленно влюбился, неистово и, насколько он мог судить, навсегда. На следующий вечер он снова отправился в Лицей, а потом и на следующий, и еще раз, когда состоялось последнее представление этого великого эпоса в Нью-Хейвене, а на другой день он предложил майору Трейбеллу разобрать и разложить по ящикам реквизит, и майор, совсем недавно покинутый единственным сыном и потому нуждавшийся в замене исполнителя ролей Огюстена Сен-Клера и Саймона Легри, оценив приятную и представительную внешность Старбака, предложил ему четыре доллара в неделю и полный пансион, а также самоличное обучение сценическому искусству.
Даже эти соблазны не могли бы убедить Старбака бросить учебу в семинарии, но когда мадемуазель Доминик Демарест прибавила свои мольбы к просьбам директора, следуя ее капризу, обожающий Доминик, Старбак стал странствующим актером.
