Знаменитейшие оракулы, святилища и алтари, какие были у меня, теперь повергнуты наземь и самым позорным образом поруганы, а вместо них воздвигнуты жертвенники и статуи тем, кого я стыжусь назвать, ибо они хуже наших сатиров и фавнов и других полузверей, они даже подлее египетских крокодилов: те все же – под руководством магов – показывали собою некие знамения божества, а эти – сущая пыль земли! Произошло это все по несправедливости враждебной нам Фортуны, которая избрала и возвысила их не столько для того, чтобы почтить их, сколько для вящего нашего унижения, посрамления и позора. Законы, статуты, культы, таинства, жертвоприношения и церемонии, которые я дал через своих посланников Меркуриев, которые я учинил, назначил, установил, расстроены и уничтожены. Вместо них учиняются самые грязные и недостойнейшие подлости, какие только смогла выдумать эта Слепая, чтоб сделать людей, которые благодаря нам становились героями, хуже зверей. До нашего носа не достигает больше запах жареного, приготовляемого на жертвенниках, так что, если иной раз захочется поесть, отправляйся на кухню, как нищенка. И хотя кое-где алтари курятся еще ладаном (quod dat avara manus) [25] , все же я боюсь, как бы мало-помалу этот дым не развеялся дымом, не оставив после себя больше никаких следов от наших святых обрядов. Мы знаем хорошо по опыту, что мир точь-в-точь как ретивый конь. Узнай он, что его оседлал ездок, не умеющий ловко править, он исполнится презрения и попытается сбросить с седла такого седока, а сбросив, начнет его лягать копытами.
Вот у меня сохнет тело, и разжижается мозг; сыплется песок, и падают зубы; золотится кожа, и серебрится волос; расширяются зрачки, и укорачивается зрение; слабеет дыхание, и усиливается кашель; при ходьбе я трясусь, а сидя цепенею; трепещет мой пульс, и твердеют ребра; суставы мои ссыхаются, и связки разбухают, и, наконец, что меня больше всего мучит, мозолятся пятки, и размягчаются лодыжки:
Юнона моя не ревнует меня,
Юнона моя уж не любит меня.
О твоем Вулкане, оставляя в стороне прочих богов, рассуди сама. Где теперь сила моего кузнеца, а твоего супруга, который, бывало, с такой мощью потрясал крепкую наковальню, чьим громовым ударам, выходившим из огнедышащей Этны на кругосвет, отвечало Эхо от пещер окруженного полями Везувия [26] и от скалистого Табурна? Неужели эта сила исчезла? Неужели исчезла? Неужели он не в состоянии раздуть мехи и зажечь огонь? Неужели нет сил поднять тяжелый молот и ковать раскаленный металл?
