Я отпрянула и побежала вон из комнаты.
— Эй! — опомнился Вася и заорал мне вслед. — Да кто ты все-таки такая?
Хороший вопрос, я бы и сама не прочь это узнать!
Когда я уже сражалась с засовами в прихожей, проявивший неожиданную бдительность Вася решительно пошел на меня, повторяя тот же вопрос:
— Ты что не слышишь, я тебя спрашиваю, кто ты такая?
Открыв наконец дверь, я крикнула уже с лестницы:
— Всего лишь безобидный коммунальный полтергейст!
— Между прочим, Руслан уже закончил твой портрет и жаждет представить его оригиналу. — Кажется, это были первые слова, которые Рунов сказал мне вечером.
— Так быстро? — Я вспомнила рассказ о чистом холсте.
Быть чистым холстом в тридцать два года, после стольких лет погони за счастьем, после стольких попыток ухватить за хвост сказочную жар-птицу я не хотела. Что из того, что результатом моей охоты стали лишь несколько блестящих перышек в руках — вещественное подтверждение затянувшегося периода проб и ошибок?
Мимо продефилировал Мальчик с зажатым под мышкой очередным томом дешевого чтива. Сначала он бросил взгляд на Рунова, потом, словно нехотя, мазнул глазами по мне. На своего хозяина он смотрел с немым обожанием, на меня — с брезгливостью, словно на кучу дерьма. Ну и плевать на него. Как бы он ко мне ни относился, пока что он не обладал возможностью во что-то воплотить свое отношение ко мне, продолжая носить в себе злость и рискуя в один прекрасный день лопнуть от ее переизбытка, словно мыльный пузырь.
Мальчик удалился, оставив за собой запах дезодоранта, такого же дешевого, как и книжки, которыми он зачитывался. Рунов спросил:
— Не понимаю, что вы не поделили?
— По-моему, это очевидно. Бедный ребенок ревнует.
— Ты серьезно? — Рунов был явно обескуражен.
— Абсолютно. — Я размазывала Мальчика по стенке, не прибегая при этом ко лжи, а озвучила истинную правду. — Он вряд ли смирится с тем, что его идеал холит и нежит недостойную, по его мнению, особу.
— Черт… А я так надеялся, что вы подружитесь.
— Представляю себе нашу дружбу, — усмехнулась я.
Рунов поморщился, словно ему наступили на ногу в отчаянно жмущем башмаке.
— Что мне с вами делать, ума не приложу. — Он вздохнул. — Пацана, честно говоря, бросать жалко. Во-первых, он добрый и преданный, во-вторых, пропадет.
— Да зачем его бросать? — великодушно заметила я. — Вовсе этого не хочу, в конце концов, мы не запускаем друг в друга сковородками… Особенно теперь, когда он уже не таскается за мной по пятам.
