— Ну и что? — хмыкнул он недоуменно. — Этому дому уже сто лет, кто тут за это время только не жил.
Что я могла ему на это сказать? Меня не интересовали те, кто жил здесь сто лет назад, меня интересовала Ольга.
Неожиданно из прихожей вновь подало голос бдительное писклявое существо:
— Скажи ей, что если она пришла за вещами, то у нас ничего нет.
Я была близка к отчаянию: общего языка с коммунальными аборигенами найти никак не удавалось.
— Так тебя интересует та сумасшедшая, которая выпрыгнула из окна? — уточнил Вася, почесывая живот.
Ну наконец-то!
— Мы ничего не знаем. Комнату получили через полгода. Эти хапуги, ну, которые тут жили, уже успели все растащить, так что про наследство, подруга, ты вспомнила поздновато.
Мне показалось, что в его тоне проскользнуло сочувствие.
Я села на жалостливо скрипнувший стул. Ничего, решительно ничего у меня не выходило. Я блуждала в тумане, совсем как во сне, и никто не мог мне помочь. Впрочем, чему тут удивляться, все-таки десять лет прошло. Я была близка к тому, чтобы разреветься.
— Да ладно тебе, не убивайся. У нее, говорят, и барахлишка-то особого не было.
— Не было, не было, — встряло малоприятное существо. — А пьянчуга еще не все пропил. У него еще сервант остался.
Внезапно мне стало не по себе, какая-то необъяснимая жалость сжала сердце. Все, что осталось от золотоволосой Ольги, которую любил Рунов, — сервант, который не успел пропить неведомый пьянчуга. Я больше не испытывала к ней ревности.
— Тот… человек, у которого… этот… сервант, он давно здесь живет?
— Еще бы, — желчно заметил Вася, — эта скотина живучая, он здесь всех переживет.
— А в какой он комнате?
— Да вон зеленая дверь.
Похоже, Васю просто распирало от праведной мести за сервант, отхваченный кем-то, но не им.
Я постучала в зеленую дверь сначала потихоньку, потом посильнее. Мне никто не ответил.
— Да у него никогда не заперто, — любезно сообщил Вася и посоветовал: — Входи, он там. Может, спит, а может, опять никакой.
Я толкнула дверь и очутилась в небольшой комнате с ободранными обоями, плесенью в углах, ворохом затоптанных газет на полу и большой кроватью с никелированными спинками у окна. Над всем этим форменным безобразием возвышался полированный сервант, совершенно пустой, с пыльными стеклами. И ни единой живой души в комнате.
Дверь за моей спиной скрипнула, я оглянулась: две пары любопытных глаз следили за происходящим из коридора.
— Да ведь тут никого…
— Тут он, тут, — прошипел Вася.
