Между тем отец Георгий преспокойно молчал, дождавшись, покуда на землю не упал последний словесный камень. И когда монах метнул, будто дротик, прощальный раздосадованный взгляд и скрылся в ждавшей его машине, будущий диакон наконец узнал в отгрохотавшем природном явлении прежнего епископа. Скорость переключения была самой высокой из возможных, и до сих пор Артему не удалось постичь, как архиерей может так молниеносно впадать из гнева в милость.
До собственной хиротонии отец Артемий считал священников почти небожителями и даже вообразить не мог подобный стиль общения в стенах церкви. Как многим, церковный мир представлялся ему до блеска отмытым, скрипяще-стерильным, добрым до приторности, поэтому крики епископа до крови резанули не только слух отца Артемия, но и его иллюзии. Иллюзии епископ Сергий просто зарезал при том своем появлении, и сразу — насмерть.
В далеком последствии, понабравшись и нужного опыта, и нежелательного, отец Артемий окончательно убедился в смехотворности прежних представлений — за собственную веру приходилось бороться в полную силу. Вот и владыка Сергий мало чем напоминал кроткого и тихого богомольца, Артем сразу понял, что очень не хочет попасться ему когда-нибудь под горячую руку. Впрочем, отослав с глаз неугодившего монаха, епископ тут же подобрел. Может, глядя на ставленника отца Георгия, он вспомнил начало своего служения?
…В епархии многие считали, что Сергий занял кафедру не по возрасту рано, будущему архиерею было всего тридцать пять лет. И если у Артема Афанасьева имелась бабуля, которая каждую неделю водила его в храм, то у владыки Сергия, а тогда просто Игоря Трофимова, не было в радиусе десяти километров ни единого одинаково мыслящего человека. Как раз в десяти километрах от дома будущего архиерея находился храм — один на весь район.
У Трофимовых веровали не в Господа Бога, а в тринадцатую зарплату и водку чекушками. Многолюдная и типовая, как панельный дом, семья будущего архиерея всех своих мужчин отправляла на дымную гильотину химзавода — градообразующего предприятия, производящего как пестициды, так и медленную смерть. Слово «рак» широко хозяйствовало в здешних домах, поэтому редко кто из трудящихся добирался к пятидесяти годам живым и не изъеденным смертельной заразой. Все же сменить декорации никому не приходило в голову: умершего отца вскорости заменял пока еще здоровый сын. За вредность производства прилично доплачивали — в детстве что старшего Сашку, что Игоря, что маленькую Ленку возили в Крым вместо пионерлагеря. И поесть у них всегда было в избытке, и одеться в импортное — дефицита семьи с химзавода не знали. То есть дефицит был, но другого сорта, будущему епископу всю жизнь пришлось полной ложкой черпать последствия, к которым привела нехватка первоосновного запаса знаний…
