Река в этих местах была неглубокая, но быстрая. Сашенька, нетерпеливо сбросив надоевшее платье, вбегала в речку и окуналась с головой, всплывая быстрой рыбкой через несколько метров. Я мучилась завистью и стыдилась своих трусиков: Сашенька уже носила купальник, хоть наша бабушка ядовито замечала, что девочке абсолютно не па что его надевать.
Незадолго до берега, там, где взрослому человеку по колено, я опускалась на живот и ходила по нежному дну на руках, высоко задрав голову, воображала себя Русалочкой. Мне всегда удавались мечты — и если бы не надоедливые Сашенькины подныривания, получилось бы махнуть чешуйчатым хвостом по зеленой воде и занырнуть в кувшиночьи заросли, где белые цветы лежат на лакированных листьях как на блюдечках… Сашенька со своими физкультурными достижениями сбивала меня с мыслей и переключала их на другую программу: я представляла себя лучшей пловчихой городского бассейна, в красивом и скользком купальнике, в голубой резиновой шапочке, я бесстрашно ныряю с бортика в едкую воду и плыву, плыву, плыву… Мечты эти умирали быстро, как бабочки, — в осеннем городе, с желтыми листьями, прилипшими к подошвам, я молча проходила мимо бассейна, и героические картины так и не оживали в памяти.
Мама сидела на берегу, поджав под себя ноги, и кричала, как птица, одни и те же слова: «Сашенька, Глаша, сейчас же выходите!» Мы выбегали из теплой реки в фейерверке брызг, увидев хрумкую розовую редиску и серый местный хлеб, ноздрявый и душистый. Солнце деликатно уходило в сторону от пляжа, и мелкие крапинки ряби торопливо неслись по реке. В обычный день я наслаждалась бы теплом, ароматной коркой хлеба, в ноздринках которого застревали мутные кристаллики соли… Но день сегодняшний обычным не был, и в былых радостях не находилось облегчения.
Первый выстрел на этот раз достался маме:
— Зачем жить, если потом умрешь?
— Зачем есть, если в туалет пойдешь? — передразнила Сашенька и, стряхнув с загорелых ног хлебные крошки, снова сбежала к реке.
Глядя ей вслед, мама объясняла:
— Умру я, ты, бабушка, но не умрет человечество! Ты будешь жить в своих детях и внуках, о тебе будут помнить — разве этого мало?
Спустя много лет я прочитала примерно те же слова у Толстого, и они разочаровали меня, как в детстве. Разумеется, мне мало раствориться в детях и внуках: умереть, оказаться нигде, стать ничем для того, чтобы о тебе всего лишь помнили? Да полноте, и помнить-то станет не всякий — вот мы, например, уже начали забывать бабушку Таню, вскоре начнется ремонт в ее комнатах, а иконы вместе с цветами обещаны соседке из голубого дома, которая всегда угощает нас с Сашенькой невкусными шоколадками «Пальма». Вчера кидали землю в могилу — сегодня купаемся в речке.
