— Конечно, спрашивайте!
— Что делать, если жить совсем не хочется, просто сил никаких нет жить эту жизнь?
— Почему же вам не хочется жить?
— Ай, даже не спрашивайте!
— Тогда я не смогу вам ответить.
— Извините, просто… я подумала, может, сделать что-то, лишь бы жизнь перестала так меня лупасить. Может, креститься, хотя, знаете ли, я еврейка вполовину…
— Приходите в храм завтра. Вы здесь живете, на Трансмаше?
Если так, то придется отсылать ее в Успенский монастырь — старенькая, вряд ли будет ездить далеко. Но дама покачала головой:
— Нет, я живу рядом с церковью, где раньше был Дом пионеров, а тут я навещала приятельницу, Юлию Марковну. Мой сын, знаете, против верующих, но он теперь в отъезде, и может быть…
К остановке подъехал трамвай, но дама махнула рукой: ей был нужен другой номер. Артем заскочил в двери, крикнув новой знакомой:
— Это церковь Сретения Господня, я там служу. Приходите, спросите отца Артемия!
И потом, глядя из окна на маленькую, высохшую фигурку, подумал: «Не придет».
Для меня дверь к спасительным орбитам захлопнулась навсегда. После огромной, в подвал размером, статьи о «Космее» мама перестала со мной разговаривать и даже в сторону мою не смотрела. Это при том, что Вера сильно выправила текст и убрала из него все обидные словечки в адрес «Космеи».
Чем дальше, тем больше Вера становилась похожей на человека, но временами ее заносило. Зубов объяснял эти перемены диким скандалом, случившимся в епархии, якобы он пробудил в Афанасьевой охотничьи инстинкты. Вера не разъясняла своей роли в этой истории, но молчала о ней выразительнее любых слов.
В словах недостатка не было: что депутат Зубов, что священник Артемий с чисто мужской готовностью продемонстрировать личную логику толковали этот сюжет, а я, развесив уши, как бассет, каждого слушала и верила каждому. Днем Артем горячо уверял, что владыку Сергия оклеветали, а вечером Зубов, усмехаясь, говорил — здесь все правда, и ничего, кроме правды, и может быть, правда еще не вся. В итальянском языке, рассказывал Зубов, слово «правда» употребляется только с определенным артиклем — la verita. Тогда как слово «ложь» сопровождается артиклем неопределенным — una buggia. «Не означает ли это, что лжи в мире много и только правда — одна?» — спрашивал меня Антиной Николаевич.
Зубов… Я млела, как старый толстовский дуб, вся преображенная лучами его обаяния. Очаровалась так, что не замечала ничего вокруг, и тот звонок Лапочкина застиг меня будто на месте преступления. Преступно — взять да и забыть, что сестра твоя на сносях.
