— Так на чем вы специализируетесь, Аглая? — спросила Вера. Она оставила наконец свои каракули. — Экономика, политика, криминал, религии? Или дума, администрация, партии?
Я сказала, что мне ближе всего религии. Бесстыдная ложь, но надо ведь было что-нибудь ответить этой кривляке.
Мой ответ порадовал Веру:
— Замечательно! Можете забрать себе самые ненавистные темы, религиозные и национальные проблемы. Надеюсь, у вас нет возражений конфессионального плана? Ну вот и славно.
Радость от обретенной работы уменьшалась с каждой секундой, и вместо того, чтобы внимательно слушать начальницу, я стала думать о том, что «Николаевский вестник» не единственная газета в городе.
У Веры к тому времени стало такое лицо, словно она посвящала меня в члены тайного общества:
— …Вы слышали о расколе в епархии? Наш епископ Сергий оказался содомитом…
Я ничего не видела и не слышала, потому что в «Роще» все смотрели исключительно «Санта-Барбару», а газет там и вовсе не было.
— Некоторые пытаются замять эту историю (на слове «некоторые» Вера заметно присела), но у них ничего не выйдет! Тему эту я веду лично, а вы возьмите себе заседание общества вишнуитов. К ним приехал какой-то гуру из Москвы. Заодно посмотрим, как вы пишете.
Вишнуиты? Не зря мне вспоминалась тетя Люба!
— Сегодня в три, ДК железнодорожников. Аккредитацию возьмете у секретаря. И завтра к восьми часам сдадите в секретариат досыл на сто строчек.
Она упорно говорила мне «вы»: казалось, что удлиненные окончания бьют хвостами в воздухе. Покончив с разговором, Вера уложила на стол свежий бумажный лист и выразительно нахмурилась над ним.
А я пошла за аккредитацией.
Звонок из патриархии случился в одиннадцать — сквозь помехи пробирался голос архиепископа Антония.
Архиепископ был примечательной личностью. Хоть он и обладал признаками относительного либерала, но в делах внутрицерковных обязательно проявлял жесткость, провинившихся не миловал и впредь своим доверием не одаривал. Находился архиепископ в немолодых летах, говорил ласковым монотонным голосом и с виду казался божьим одуванчиком, неспособным к суровым решениям. Внешний вид нещадно лгал, потому что этот самый одуванчик был влиятельнейшей персоной в церкви и безмятежность служила ширмой совсем иным качествам.
Тележурналисты обожали архиепископа за ангельски спокойный вид, с которым он произносил отповеди церковным недоброжелателям, и, стравливая известных людей в студии, часто приглашали архиепископа Антония экспертом или полноценным участником действа. Внешность у архиепископа тоже нестандартная: черные с сильным металлическим оттенком волосы довольно коротко пострижены, а вместо бороды имелся намек на то, что отпустить ее можно без всяких проблем. Владыка Сергий, к слову, терпеть не мог, когда батюшки носили короткие прически, сразу придирался: «Ты чего подстригся, как женщина?» В случае с архиепископом все эти тонкости мгновенно превращались в мелочи и теряли важность: владыка забывал о них в первую секунду встречи с его высокопреосвященством. У них была своя история отношений, и началась она в те дни, когда николаевский архиерей временно исполнял обязанности члена Священного Синода. Архиепископ неожиданно для всех проникся к провинциальному епископу симпатией, и хотя, даже специально озадачившись, нельзя было сыскать более непохожих людей, между владыкой Сергием и московским архиепископом установилось нечто смутно смахивающее на дружбу.
