У Шурика дернулась венка на шее.
– Так, значит? – процедил сквозь стиснутые зубы. – Ну, хорошо!
– Хорошо? – не поняла я.
– Хорошо! – рявкнул он в ответ.
– Ах хорошо?!! – разъяренно сузила глаза я.
– Да!!! – гаркнул он так, что стекла в комнате задребезжали. – Хорошо!!!
И захлопнул дверь комнаты у меня перед носом. Пыхтя праведным гневом, я схватила телефон и набрала Полину.
– Мы поругались! – крикнула в трубку. На том конце провода на мгновение задумались, потом философски хмыкнули:
– Нет, подруга, а ты на что рассчитывала? Что согласишься пойти на свиданку с другим парнем, а Шурик поможет тебе выбрать платье и благословит на дорожку? А потом вы, все втроем, сядете на диване и начнете распевать «кумбайя»?!
Я чуть телефон из рук не выронила:
– Но ты же сама посоветовала мне согласиться!
– Правильно! – воскликнула Полина. – Чтобы добиться именно этой реакции. Шурик показал, что ты ему небезразлична. Разве это не прекрасно?
– Может, и прекрасно, конечно, – поскребла в затылке я. – Но что мне-то теперь делать? Юлик, между прочим, мне и даром не нужен. Я с Алексом помириться хочу! А он, гад…
Готесса тяжко вздохнула:
– Ладно, не расстраивайся. Помиритесь еще.
– Ага, как же, – скривилась я. – Ты не видела его две минуты назад. У Ктулху лицо попроще было!
– Ой, Ева, не выдумывай! – хмыкнула подруга. – Вы грызетесь через день, и ничего. К тому же открою маленький секрет: в каждой ссоре самое главное – последнее слово. Вот у вас оно каким было?
– «Хорошо», – мрачно ответила я.
– Отлично! – радостно воскликнула готесса. – Видишь? Все совсем не так плохо!
– Мм… – Я недобро покосилась в сторону коридора. – А то, что он мне потом дверь сломал, это ни о чем не говорит?
Нимфа была пятилетней гнедой кобылкой, которую я уже несколько лет пыталась укротить. Высокая, тонконогая, изящная: она была словно создана для конкура и самых сложных препятствий. Похоже, я оказалась одним из них. Нет, пока мы обе стояли на земле, Нимфа была самой добротой и послушанием. Она даже ходила за мною шаг в шаг, уткнувшись бархатным носом в плечо. Видимо, усыпляла бдительность. Потому что стоило мне забраться в седло: все! Кобылу становилось не узнать. Она начинала козлить по поводу и без, осаживаться на круп, в особо плачевных случаях – падать на бок. О том, что я сменила уже третью пару краг, потому что она вечно терлась боками о бортик манежа, я вообще молчу. Мы с Полиной перепробовали все: я была ласкова, как мама для мамонтенка, строга, как профессор Макгонагал к гриффиндорцам, аккуратна, как ежик в брачный период, – ничего не помогало. В результате Поля сдалась и решила брать настойчивостью. Почему-то моей: сама она прыгала на спокойном жеребчике, любила его безумно и демонстративно, обычно в моем присутствии, клялась, что никогда не променяет на другую лошадь.
