Напротив на корточки опустился Филин, зажёг светляка и принялся изучать мои боевые отметины. Рядом крутилась Улька, горящая желанием присоединиться к процессу. Она, как ни странно, любила ковыряться в ранах, гнойниках и иже с ними и изредка мечтала о лекарской практике.
Боль потихоньку начала утихать и Фил вынес вердикт:
- До свадьбы заживет.
Над головой послышался ехидный смешок и невинный вопрос:
- Чьей?
- Орка альбиноса! - вяло огрызнулась я. - И с какого перепугу у вас вдруг клыки отросли?
- А что? Себе хочешь? У меня запасные есть... - Сонг с готовностью протянул две помятых белых полоски. Они оказались влажными и пахли репой, из которой и были вырезаны. Неумело надела их и замерла, оставшись сидеть с открытым ртом. Мои "клыки", как назло, торчали вкривь и вкось, придавая моей внешности сходство скорее со старой сварливой бабой, нежели с пугающей нечистью.
После того как друзья отсмеялись, Сонг "успокоил", что это моя настоящая сущность рвётся наружу, но, видя мою кислую мину, смилостивился:
- Хотя дай сюда! Тебе они без надобности!
- Почему?
- Ты и без них всем упырицам упырица!
"Успокоил, так успокоил... Век не забуду", - злорадно подумала я, подставляя чёрноволосой вредине подножку. А вновь завязавшаяся перепалка незамедлительно перетекла в более пристойное положение и отправилась на праздник под чутким руководством Филина, любящего всегда и везде наводить некий ему одному понятный порядок. Нарушить оный не под силу даже Сонгу, хотя для него этот вопрос перетёк в разряд принципиальных.
Казалось, мы отлучились на короткий срок, чтобы что-то могло нас удивить, но то, как голова вмиг стала пьяной, а тело налилось лёгкостью наводило... да ни на что не наводило! Хотелось втянуть носом плывущие по воздуху ароматы жаренного на костре мяса и хмельного мёда и бросится куда глаза глядят! Хоть народ пугать, хоть хоровод водить, хоть петь от души, так чтоб на утро горло драло и скрипело, а сейчас один только ветер носился в мыслях! Мы и не стали пренебрегать своими желаниями, быстро слившись с разношёрстной толпой: люди и нелюди; перхающие старики и скачущая через пылающие костры молодежь; все мелькали в свете ночи и рыжего пламени.
Но продлится это не долго. Скоро люди разойдутся по домам, и пойдёт коляда по улицам, петь-свистать, да танцевать, загадывать головоломки, а иногда и припугнуть хозяев сподобится ради щедрого угощения. Дело хоть и весёлое, но дюже серьёзное, до рассвета всех обойти надо, никого не обидеть (забыть о ком-то плохая примета, к беде, да несчастью). В это время ни в одном доме не будет гореть очаг, не смотря на прохладную ночь, приходящуюся с травня на цветень, и разведут его только после восхода Солнца от принесённого с собой огня ярмарочных костров. И каждый про себя подумает: "Вот, отмучались, сделали всё как надлежит, теперь и продохнуть можно". И никто не вспомнит, что в конце осени празднуется Овсень, а там попробуй не уложи фигурно дрова и не насоли соленьев на всю родню по давнему (в народе кличут по-простому "Подавитесь, окаянные!") обычаю и всё! Все весенние труды насмарку!
