Вторую неделю дед не сходит с кровати.
Вторую неделю не слышно веселого стука его молотка.
Дед болен… Очень болен…
Служка Ейне, о котором в местечке говорят, что он более глух, чем сам всевышний, сидит подле кровати деда и раскачивается из стороны в сторону, как маятник.
— Помнишь, Шимэн, — шамкает Ейне, — как мы стояли в Бобруйске? Помнишь?
Дед закрывает глаза.
Дед будто вспоминает…
— А помнишь Брохе-Лею в Бобруйске? Она была писаная красавица. Наш унтер Зозуля готов был из-за нее пойти к меэлу[5]. Помнишь?
Дед молчит.
Я наклоняюсь к уху Ейне и шепчу:
— Помнит…
Дед и Ейне — давнишние друзья.
Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что когда-то Ейне был пехотинцем и не был глухим. Сейчас у него от пехоты остались только два-три словечка и медаль.
Иногда Ейне ни с того ни с сего гаркнет на всю синагогу:
— Смирно! — Или: — Шагом арш!..
А медаль Ейне никому не показывает. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что на ней черным по белому написано:
«Храброму еврею Евлампию Федоровичу Ициковичу — от Николая II».
Евлампий Федорович — это Ейне… А Николай II — это русский царь, у которого, по словам дяди Мотла-Златоуста, был последний номер…
— Даст бог, выздоровеешь, Шимэн, — гнусит служка, — и мы с тобой поедем в Жежмаряй, к моей свояченице на свадьбу. Она женит своего бенйохида[6]. Поедем?
Дед молчит.
— Поедет, — отвечаю я за него.
— Вот и хорошо… А сейчас, Авремэле, проводи меня, старика…
Я провожаю служку до дверей.
— Плохо твоему деду, плохо, — останавливается в дверях Ейне и прячет от меня глаза. — Гаснет его звезда, гаснет… Моли бога, чтобы она совсем не погасла.
И без молитвы она не погаснет!..
Звезды вообще не гаснут…
Они светят и днем, но никто их не видит.
Звезды падают. Я не знаю, почему они падают, но они падают…
Дядя Мотл-Златоуст клянется, что падают они неспроста, что бог за какие-то провинности сбрасывает их на землю…
Почему же тогда на земле так мало звезд?
Провиниться могу я, Винцукас, Мойшка-Сорока, провиниться может даже бабушка! Но чем могут провиниться звезды? Они ведут себя тихо. Они никого не обижают. Они светят над лесами, полями, дорогами…
Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что камни — это упавшие звезды.
Слыхали новость! Упавшие звезды!.. Но разве, чтобы стать камнем, стоило быть звездой?
— Правда, дед?
Дед молчит.
Бабушка и дядя Мотл-Златоуст ушли к доктору.
Я один… Со мной только старые стенные часы, которые вечно куда-то торопятся, как бабушка.
Хитрая штука — часы!
Мне, например, все равно, есть они или нет. А вот дядя Мотл-Златоуст без них жить не может. Встает — смотрит, обедает — смотрит, ложится — смотрит. Только когда храпит не смотрит…
