Я смотрю на звезды | страница 19

— На, — ворчит она всякий раз, когда мы возвращаемся со службы. — Слава тебе господи, что не нужно посещать твое святое место ежечасно. Иначе бы ты меня разорил, разбойник.

Разбойник — это не господь, это — я.

Я плетусь с фабрики домой. У мясной лавки меня останавливает Мойшке-Сорока.

— Мне папа из Каунаса пугач привез, — хвастает он. — И пистоны… Меняемся!

— На что?

— На голубя.

Мойшке-Сорока всю жизнь мечтает о голубях. Чего он только не предлагал за них Винцукасу — и мацу, и цветные карандаши, и глиняную копилку. А зачем Винцукасу копилка? Я, например, выбрал бы цветные карандаши и нарисовал бы радугу. Но мне Мойшке-Сорока никогда не предлагал их.

— А из твоего пугача можно кого-нибудь убить?

— Можно.

— Кого?

— Муху.

— Муху?

— И бабочку.

— А гимназиста Владаса можно?

— Нет. Он же не настоящий.

— Владас-то?

— Пугач.

— Не настоящий, а лезешь меняться.

Из мясной лавки на улицу струится запах крови, самый противный из всех запахов в местечке. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что все имеет свой запах.

Липы пахнут, как пасхальный напиток.

Сено пахнет, как облака.

Хлеб пахнет, как пот.

Только деньги не пахнут.

Неправда!

Деньги мясника Гирша пахнут хворью. Я ни за что на свете не согласился бы стать мясником. Лучше быть землекопом или балагулой, лучше мостить улицы и выпекать хлеб, делать хомуты и шить ботинки, чем торговать требухой и потрохами.

— Значит, отказываешься меняться? — хнычет Мойшке-Сорока.

— Отказываюсь.

— Ну и не надо. Мне папа голубя привезет из Каунаса.

— Вот что он тебе привезет, — дразню я Мойшке-Сороку и показываю ему фигу.

Мойшке-Сорока шмыгает носом и, пальнув в меня из пугача, убегает жаловаться.

Ябеда!

Если мясник Гирш и привезет из Каунаса голубей, мы их обязательно переманим. И ни за какой выкуп не вернем: ни за телятину, ни за баранину, ни за цветные карандаши. Они будут нашими, как небо, как солнце, как радуга после дождя.

У синагоги я сворачиваю к Винцукасу.

— Чего притащился? — хмурится он.

— Так.

Винцукас развешивает белье. Длинная, натянутая, как струна, веревка прогибается под тяжестью передников, рубах, полотенец.

— Чьи они?

— Ничьи.

— Что с тобой?

— Не приставай — отколочу.

Я поворачиваюсь и собираюсь уйти. Но какая-то невидимая сила сковывает мне ноги.

— Не переживай, — утешаю я Винцукаса. — Я знаю еще одно место, где есть клад. Старая каменоломня.

— Клад, клад… Да я не потому…

— Я тоже.

— Брата в тюрьму забрали. Полицмейстер Корсакас и какой-то в шляпе.

— А что он украл?