Я смотрю на звезды | страница 13
Я выхожу на улицу. Она безлюдна. Только лавочник Зак закрывает ставни в магазине. Ставни толстые, с железными перекладинами. Лавочник даже не смотрит на меня.
Глупые люди! Если бы они знали, куда и зачем я иду. Они запрудили бы все улицы. Они ходили бы за мной толпами и упрашивали:
— И нас возьми, Авремэле, и нас!
Но они ни о чем не догадываются.
Из подворотни пекаря Файна выбегает кошка. Она останавливается у самой дороги.
— Брысь! Брысь назад!
Кошка таращит на меня глаза. Они горят в темноте, как два уголька.
— Брысь!
Зверек выгибает спину, но не двигается с места. Я замахиваюсь лопатой. Кошка подпрыгивает и перед самым моим носом перебегает дорогу.
Бабушка говорит, что, когда кошка перебегает дорогу, жди какого-нибудь несчастья: кирпич на голову упадет или мясник Гирш обвесит, или кантор Шлейме охрипнет. Это дурная примета.
Ерунда!
Дурная примета, когда звезды прячутся за тучи и все кругом погружается во мрак.
Но звезды сегодня сияют так ярко. А ярче всех та, которую дядя Мотл-Златоуст называет Сириус.
Сириус! Какое красивое имя!.. Это тебе не Хаим, не Шимэн, не Лейзер. У нее нет прозвища. Зачем оно ей, если она звезда?
Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что на звездах тоже живут люди, но там нет ни лавочников, ни полицейских.
Полицейских, может, и нет, но лавочники, я думаю, есть. У кого же те люди покупают соль, мыло, селедку?
— Сириус! — твержу я и шагаю к Большому камню.
О нем в местечке рассказывают всякие небылицы. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что Большой камень когда-нибудь лопнет, как наше терпение.
С реки тянет прохладой. Легкий ветер колышет листву, и она поет, как скрипка музыканта Гершена, когда он трогает струны смычком.
Боже мой, какое счастье — найти клад! Клад — это все, это леденцы, сдобные булочки, велосипед, скрипка…
Я купил бы не простую скрипку, а волшебную, и обязательно в черном футляре, выложенном бархатом. Я играл бы вместе с Гершеном, и все, даже бабушка, слушали бы и качали головами:
— Как хорошо! Как прекрасно!
О чем бы я играл? О звездах. О теплой летней ночи. О реке. Заколдованные моей игрой, картофелины сами сбрасывали бы с себя шелуху, а клопы подыхали бы на месте. И дед перестал бы кашлять, потому что, когда кашляют, не слышно музыки…
Я ускоряю шаг. Где-то там впереди чернеет фигурка Винцукаса.
— Тебя никто не видел? — допытывается он.
— Никто.
— Все принес?
— Все. Только соли маловато. Может, сахар подойдет?
— Сахар не подойдет. Лучше съедим его.
— Съедим.
Я делюсь с Винцукасом сахаром. Он ловко отправляет его в рот.
