Однако россказни о чудесной веточке Шугая — это неправда. Это люди болтают, а было оно иначе.
Так сказал мне пастух с пастбища над Голатынем. И, поворачивая над огнем вертел с грибами, он рассказал мне о роковом случае, который решил судьбу разбойника Николы Шугая. О таком случае приятно слушать зимним вечером, сидя у печки в теплой избе. Это настоящая быль, хотя и просятся здесь на язык слова «знамение» и «чудо». Но не годятся они. Взяты эти слова из церковного обихода и означают что-то небывалое, чему надо удивляться. А в случае с Николой Шугаем нет ничего небывалого и удивляться нечему. Ибо в этих краях все знают, что в кукурузе живут земляные девы, а в топких стремнинах — злые русалки. Это всем известно не хуже, чем то, что хлеб зреет в июле, а конопля — в сентябре. И всякий знает, что человек погиб, свалится ли он с плота в пучину половодья, или ненароком ступит на место, куда колдунья вылила остатки своего нечистого зелья.
У костра, высоко вздымавшего к вечернему небу дымные языки пламени, в кругу пастухов, начал голатынский пастух свой рассказ о Николе Шугае. Дождь, мерный и теплый, не дал ему закончить, и он продолжал свою повесть на сене, во тьме шалаша.
Докурив свои трубки с замысловатыми бронзовыми крышечками, пастухи мерно дышали во сне. В крышу барабанил дождь, а за деревянной перегородкой, где спал скот, то из одного, то из другого угла слышалось легкое звяканье — нежное и мягкое, точно журчанье ручейка по гальке. Это животные чуть шевелились во сне, тихо звякая бубенцами. Необычный этот звук придавал особый отпечаток всей ночи, — казалось, что кто-то прячется по углам, тайно подслушивает и тихонько поддакивает.
Вот он, этот рассказ о неуязвимом Шугае, о разбойнике Николе Шугае, который у богатых брал, а бедным давал и никогда никого не убил, кроме как защищаясь или из справедливой мести. Ибо таковы правила чести всех разбойников в тех землях, где народ еще любит их и делает своими героями.
Дело было во время войны, где-то недалеко от фронта. Неделями толкались здесь дезертиры, прячась от полевой жандармерии и уверяя офицеров 52-го полка, что ищут 26-й, а офицеров 26-го, — что никак не могут найти 85-й Балашагиарматский. Среди них были Шугай и его приятель — немец-машинист из Трансильвании. Скрывались они в избе какой-то бабы. Баба была некрасивая — хуже некуда, а ее глиняная лачуга с высокой соломенной крышей торчала, точно кочка на поле или высокая шапка, а под ней спрятано грязное яйцо, из которого наверное не вылупится ничего путного.
