– Ага, приснилось, – снова подал голос Витек. – Как еще какой-нибудь шишке кишки выпустил. Кому, признайся? Наверно, теперь самому главному легавому в городе? Или прокурору?
– Не знаю, – виновато улыбнулся Юлий. – Не помню.
Он правда ничего не помнил. Хотя нет. Кое-что все-таки удалось удержать в памяти – огромное красно-желтое пятно, вернее вспышку – ослепительную, безжалостную ко всему живому, что рискнет оказаться в пределах ее действия.
В замочной скважине заскрежетал ключ. Заскрипели запоры. Не дожидаясь, пока двери откроются, все четверо, включая постоянно молчащего инженера, встали и повернулись лицом к стенам, заложив руки за спину.
– Ну вот, сейчас начнется. Цыганочка с выходом. Все из-за тебя, собака серая, – проворчал Витек.
В камеру вошли двое с дубинками. Один вертухай задержался у дверей, в то время как его коллега прошел на середину. Еще двое наблюдали из коридора.
– Что здесь за блядство творится? Кто кричал?
Надзиратель так стукнул дубинкой по столу, что стоявшие на нем крýжки подпрыгнули вверх сантиметров на десять.
– Кто кричал, спрашиваю?
– Я, – признался Юлий. – Задремал. Кошмар приснился.
Дубинка сильно шмякнула по его отощавшим за последнее время ягодицам. Юлий заскрипел зубами.
– Кто «я»? Кто задремал?
– Арестованный Тараскин…
– А для тебя, арестованный Тараскин, что, режим не писан? Спят у нас с десяти вечера до шести утра. В карцер захотел? Устрою.
Надзиратель занес было дубинку для очередного удара, но стоявший у дверей старший прапорщик Метелкин крикнул:
– Прекрати! Все нормально.
– Что прекрати? Какой нах нормально? Ты чего, Метла?
– Кончай быковать, сказал, – повысил голос старший прапорщик. – Давай на выход.
Опустив дубинку, обиженный вертухай пошел к дверям камеры. Метелкин, напротив, приблизившись к стоящему спиной Юлию, легонько ткнул его кулаком в плечо:
– Ты это… Не делай так больше. Понял?
– Виноват. Я все понял.
Только когда двери снова закрылись, арестанты смогли вернуться на прежние места. Витек с любопытством посмотрел на Юлия:
– А ты че, это, у Метлы в любимчиках теперь ходишь? Это ж за какие такие заслуги?
– Это ты у него спроси. А я не знаю. Настроение у него, видать, хорошее.
Юлий сел боком на табурет (все-таки сильно ударил дубинкой, гад) и подтянул к себе газету с кроссвордом. Его почти стазу опять стало клонить в сон. Встряхнув головой, он стал читать вслух:
– Горный лен. Шесть букв, третья «б».
Олег Адольфович отрицательно помотал головой:
